Никто не знал, что душа девицы жила в это самое время яркой, тайной, интенсивной эмоцией-борьбой и криком о спасении. Наведывавшийся пастор-католик не чувствовал и не слышал происходящего с ней, а лишь монотонно зачитывал молитвы, каждый раз засыпая от скуки в тот момент, когда оставался с юной Луизой наедине. Он был молод, но сухость его тела была сродни черствости его души. Они были очень гармоничны в своем убожестве. Единственным его «плюсом» были полная асексуальность и апатичность ко многому из происходившего ценного вокруг. Ситуация ему казалась обыденной и мало достойной внимания. Некоторый цинизм скользил в его взглядах и усмешке. Суета служанок, ухаживавших за сеньоритой, лишь изредка его отвлекала от мыслей о собственном предназначении, каком-то аскетическом служении, понятном только ему одному, и несомненной избранности перед Богом – подвиге всей его воображаемой и уже шизофренической жизни!
Луиза лежала на широкой деревянной кровати, застеленной белым шелком и кружевом. Черные волосы вдоль плеч, тонкие руки со слабым синим узором проступавших вен – вдоль юного тела; закрытые глаза с изогнутыми ресницами, высокая грудь и длинная шея… Истинная королева!
Внешний покой.
Едва видимый свет. Женские голоса. И что-то происходит в воздухе.
Боже! Она слышит другие голоса: шепот, хихиканье, лязг и скрежет, хлопки и стуки! И как же их много! И неужели никто не видит их, кроме нее одной?! Всё её существо, полное переживаний о прочувствованном, казалось, мечется в экстазе душевной боли по постели. Взлохмаченная голова двигается в разные стороны судорожно, пряди запутавшихся волос спрятали лицо. Ей почти невозможно дышать. А рук словно нет… и тела. Она не может шевельнуть и мизинцем, не то чтобы оторвать от туловища безжизненно лежащие рядом и непослушные ее собственные руки!
Хочется кричать от беспомощности! Но она не может произвести из себя в этот бренный свет и звука! Ни стона, ни шепота!.. А надо бы реветь! Да так громко – во всю силу легких, – чтобы пробить невидимую стену между тремя реальностями, в которых пребывает она сейчас, ее служанки и тело, и эти мерзкие сущности, кишащие в каждом углу комнаты и у самого потолка её спальни! Почти в ее мозге!
Усилие над собой…
Напряжение достигло такой мощи, что в этот миг юная сеньорита, казалось, уже навсегда испустила дух!..
И вот пространство стало ощущаться вдруг так легко! А тело невесомо и стремительно неслось куда-то прочь!
– Боже, где же я?! В каком из миров?! – стучало в сознании, словно по памяти обладавшего ею недавно тела, пульсом в голову.
Мысль?! Она жила, но была как нечто отдельное от ее существа.
– Я – невидимая голубовато-искрящаяся дымка! – смеялась Луиза.
Скорость ее перемещения усилилась до возможного предела, и тут… она словно осела, приземлилась. Но это была уже вовсе не она.
Приближаясь к образу сидящего на желтом песке перед невероятно синим океаном кого-то живого, она лишь начинала распознавать его хрупкие очертания.
И каково же было ее удивление, когда в этом, казалось, мальчике с загорелой спинкой, взлохмаченным темечком и ручейком позвоночника, бежавшего от шеи к пояснице, как лесенка, она рассмотрела ясно и отчетливо маленького чертёнка! Теперь она видела его почти свинячьи, опущенные вниз с пушком коричневые уши и торчащий над бугорком песка изгиб подвернутого под себя хвоста.