Страх ее исчез перед спокойной созерцательностью этого метафизического полуживотного, с таким трепетом смотрящего на ОКЕАН, почти любующегося его могущественной КРАСОТОЙ, потому что Луиза почувствовала невероятную нежность к одиночеству этого несчастного создания, которого где-то в душе своей она давно уже признала! Да, он тот самый лихой, который гнездился и юлил в ее существе все эти долгие, беспомощные, полуосознанные годы, проведенные в полусне, в полубреду, на грани сознания и знания: о себе, о мире, о Нем. О ком?? Да, Бог был тоже всегда с нею рядом. Добрый и большой, как отец, но не вмешивающийся в ее жизнь с надобной ей силой и желанием. «Почему он так и оставался всегда в стороне?» – мучилась вопросом Луиза. А этот слабенький, невзрачный плутишка, делавший в ее душе один за одним переполох, да все одну и ту же внезапную революцию – он никогда не покидал ее с тех самых пор, как однажды она вывела Бога из себя. Отец действительно тогда очень сердился ее наивной настойчивости познать непознанное, вникнуть в суть неясного и неподотчетного. Тогда однажды он махнул в сердцах рукой, не желая даже смотреть в сторону расстроенной и преданной им дочери – его Луизы, бросив небрежное в мыслях: «Да черт с ней! С этой бестолковой и непонятной девчонкой!», – которую в тайне он считал не ненаглядной принцессой, как большинство отцов, а маленькой уродинкой с большими и ненужными никому в этом мире эмоциями и своим личным внутренним, таким странным и непонятным сознанием – ребенком не от мира сего! С этим ярлыком она перешла и в другие жизни. Поспешно, словно надеясь найти понимания хотя бы там – в том самом Будущем, которое рисовалось в ее безудержном воображении – гения без необходимых на то генов!
«Сначала было слово…» – мысленно вторила она в унисон за пастором Николя, шевеля пальцами на ноге и наблюдая за этим процессом с любопытством испытателя. Было оно и над ней, и звалось оно отцовским проклятием! С тех пор лежала она и не желала вставать, хотя нередко испытывала искреннее несчастье, глядя на полные слез глаза своего престарелого отца. Но понял ли он ее? Причину ее паралича? Нет. Он и не подумал понять это, просто жил по инерции, как большинство вельмож его времени. Заботясь о насущном, забывая саму остроту бытия.
Грустил, иной раз напивался и, когда бокал прикладывал к губам, даже не думал о причастии и своем в ее жизни участии. Имел право на все, но хотел ли им распоряжаться?!
Плавно сойдясь, проникнув и слившись с тем самым полувидимым-полувыдуманным чертом, Луиза, теперь вновь обретала себя. Ее скованное спастикой лицо вдруг лукаво просияло! Служанки покидали посуду и белье от неожиданности, увидев это «озарение». Но знали ли они, что, очнувшись, Луиза никогда больше не вернется к ним?! Без почему.
Прощание-прощение
В пустоте его голос звучал надломленно и прощально. Он любил. Он отпускал.
Он уходил… навсегда!
Последние сутки шли. Казалось, мрак начинал рассеиваться. Свежесть зари и его уходящая тень: Драма в Душе и Большая Любовь в надорванном Сердце.
Смысл – не в отчаянии!
Он выпускал её из своих рук как коршун голубку, но могла ли она лететь?!
Прозрачно-синий свет из его глаз струился нежно. Иссиня-чёрные волосы блестели даже в темноте. Поднятый ворот чёрного пальто – силуэт печали.
Она рыдала, закрыв лицо руками, боясь ослепнуть от потери. Глотая сухие тяжёлые «камни» воздуха, она задыхалась!
Колени немели от холода пола.
Он уходил навсегда, придя лишь на миг, сквозь Пространство Бытия, сквозь Пелену веков! Он завещал любить Иисуса. Он уходил обратно в Ночь!
Земля разверзлась! И она осталась на краю глядеть ему в спину.
Ветер срывал одежды. Волосы хлестали по лицу. Обнажённые руки безнадёжно тянулись за удаляющимся миражом! А сквозь гром и темноту небес молния выжигала крест, и появлялось Распятие! И Тот, кого она ещё не любила!
Её земная твердь уносила в сторону от Пути, по которому шёл Он.
Прощание-прощение!
И она молилась. Впервые. Как всегда изо всех сил!
И видела руки в крови, и красные капли стекали с неба, и чувствовала леденящую плоть стихию дождя! И себя, смотрящую на всё это.
Раскалённое сознание страдало… кипело, жгло.
Над пропастью во лжи! Не при Свете!?
Иконы мироточили. Пламя свечей, не затухая, колыхалось на ветру. Хором пели голоса, и душа, отделившись, парила у свода.
В Храме уже не будет Его! Оглянись!!!
Он умирал в её душе и сердце не по её воле и не по своему хотению. Готовя её к воскресению, передавал бережно и чутко из рук в руки.
Пусть Бог простит и полюбит так, как не долюбил её он. Так, как не любил никто: растворившись в Свете, вознесшись и просияв в Вечности; в Тишине и Любви; в полифонии экстаза, в симфонии сознания, в Чудесах, в красках иллюзий! В величии смерти и силе жизни! В Себе!
Но в тебе ли? И во мне?!
Ольга Нацаренус
г. Москва
В метро