Муж на миг замер, склонил свою голову чуть набок, и в его синих глазах заискрилась насмешка.
Нарочито медленно он стал подниматься по лестнице, как-то излишне крепко прижимая меня к себе.
Заёрзав у него в руках, я возмутилась:
- А быстрее можно? Ползёшь как сонная муха. Меня уже укачало!
Кайген загадочно фыркнул, в два прыжка преодолел лестницу и, пнув ногой дверь, быстро внёс меня в спальню.
Остановившись посреди комнаты, он осторожно опустил меня на пол, но, как только я, пытаясь сделать шаг, пошатнулась, тут же обвил меня одной рукой поперёк талии и резко притянул к себе обратно.
В голове как-то вяло шевельнулась мысль, что у мужа невероятно жёсткое, но очень горячее тело. Как печка. Можно греться в мороз.
Я упёрлась ладонями ему в грудь, запоздало опомнившись, что стою к нему слишком близко. Сейчас между нами, кажется, и тонкого пёрышка просунуть было нельзя.
Вторая рука кайгена жёстко опустилась мне на затылок, не давая возможности отвернуться, чтобы не смотреть мужу в глаза.
- А ну отпусти! Быстро! - грозно скомандовала я.
Улыбка кайгена стала ленивой и хищной.
- А то что? - медленно приподнимая меня, вкрадчиво прошептал у самых моих губ он.
Я судорожно глотнула воздух и растерянно моргнула.
А и правда, что я могу, если у меня даже пошевелиться в его захвате не получается?
- В глаз дам! - бравируя, пообещала супругу я, а он, насмешливо хмыкнув: «Ну, попробуй», вдруг стремительно впился в мой рот поцелуем.
На миг я потеряла ориентацию в пространстве, вообще не понимая, как такое могло случиться. Кайген меня целовал?!
У грубого, состоящего будто из одних острых углов и жёстких линий, мужа были совершенно неправильные мягкие губы - тёплые, шёлковые и пахнущие ягодами. Они настойчиво, но не агрессивно трогали мои, и в голове заторможенно и вяло носились мысли, такие же глупые и пьяные, как я.
Вместо того, чтобы пнуть медведину ногой, укусить или ударить, я почему-то думала лишь о том, что он хорошо целуется. Так хорошо, что жар в груди, после выпитой душегрейки, теперь расползался по всему телу, дрожащему и плавящемуся в умелых мужских руках.
Что-то ужасно ненормальное было в происходящем. Мне ведь не должно это нравиться! И допускать подобное нельзя потому что...
Почему?
На этот вопрос я не смогла себе ответить.
Здесь и сейчас мой муж целовал меня, крепко прижимая к своей груди, и стук моего сердца, сливаясь с его, создавал совершенно новый звук, становясь отсчётом другой жизни - ещё не принятой моим разумом, но уже признанной мной на уровне подсознания.
Кайген вдруг отпустил мои губы, чуть отстранился, внимательно разглядывая моё лицо, и мою пьяную эйфорию сменил стыд.
- Т-ты... ты меня опоил! - найдя оправдание своему поведению выпалила я.
- Я? - брови супруга удивлённо поползли на лоб, а затем он иронично уточнил:
-То есть это я тебе в горло кружками заливал душегрейку?
- Мне пирожок запить надо было! - возмущённо пожаловалась я. - Откуда я знала, что в твоей кружке?
В прищуре синих глаз кайгена зажглось что-то коварное.
- Ты правильно сказала: «Моей кружке»! Моя кружка - моя душегрейка. А перед тобой стоял кувшин с узваром.
Он бы мне ещё из ведра выпить предложил.
- Я не пью кувшинами!
- Разве что узвар, - ехидно заметил муж, и я негодующе стукнула его по плечу кулаком.
- А ну отпусти меня, медведина! Вцепился в меня своими лапами, как в бочку с мёдом!
- Ты слишком тощая для бочки, - насмешливо фыркнул муж. - Скорее на куст малины похожа. Сладкая и колючая!
Я открыла рот и тут же закрыла, потому что до меня медленно, но всё же дошёл вложенный в слова кайгена откровенный подтекст.
Сладкая?!
Да что ты о ceбe возомнил?
Хмельная храбрость вкупе с таким же сильно подвыпившим безрассудством полезли из меня фонтаном, и я, боднув наглого здоровяка лбом в подбородок, сердито зашипела:
- Я тебе вообще не разрешала меня целовать!
Кайген сердито рыкнул, спуская меня на пол, но не выпустил из своих лап. Ярко-синие глаза налились ночной темнотой, и мужчина спокойно и холодно произнёс:
- Думаешь, мне нужно твоё разрешение? Ты - моя жена! И если вчера я тебя не тронул, то это не потому, что ты этого не хотела, а потому что так решил я!
Зря он это сказал. Верно ведь говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Обида, злость, безвыходность, страх, накопленный за последние дни - всё смешалось в гремучую смесь, и она рванула подобно огненному файеру, лишая меня здравомыслия и приличных манер. До уровня распространяющих слухи сплетниц я ещё никогда не опускалась.
- А что так? Боишься повторить славу своего отца? Или яблоко от яблони недалеко падает? - вскинув подбородок, задрала голову я, бесстрашно глядя в глаза мужа.
- Что? - непонимающе нахмурился он.