По ту сторону славы. Как говорить о личном публично

Я не загоняю человека в угол, иначе он включит защиту. Но я спрашиваю о том, что обсуждают. Спрашиваю так, что после этого человек не встает и не уходит, а продолжает беседу.

С Юлей Высоцкой тоже был разговор «на цыпочках». У нее в тяжелом состоянии дочь, и это ни для кого не секрет. Мы договорились заранее, что эту тему поднимать не будем – она слишком болезненная, и к таким просьбам я отношусь со всем вниманием, деликатно: и как отец, и как просто человек.

Но эта тема у Юли «болит» так, что она все равно говорит о ней, но не напрямую. Мать не может взять и выключить ребенка из беседы, из ответов на другие вопросы, даже если она только что договорилась об этом с интервьюером. И это, кстати, доказывает, что передо мной сидит не актриса, а человек.

Внимательный зритель увидит, что многие мои вопросы так или иначе касаются этой темы, пусть и опосредованно.

– А часто ли вы спрашиваете Бога: «Господи, за что мне это?»

Такие философские, экзистенциальные рассуждения раскрывают героиню как человека, как маму, и она не может не вспомнить о своей тяжелой истории.

Иногда гости плачут. Я задаю героиням такой вопрос:

– О чем вы плачете по ночам?

Не знаю, то ли моя эмпатия набирает обороты, то ли гости настолько хотят излить свою душу и поделиться, очиститься от того, что накипело, что буквально в каждой второй программе у героинь глаза на мокром месте. Да и у меня тоже.

Этот вопрос – лакмусовая бумажка. Ведь даже отвечая на него так: «Я не плачу по ночам», герой раскрывается. Как в случае с Розой Сябитовой, это ее ответ. Железная леди.

Но чаще, конечно, героини говорят другое:

– Я плачу о несбывшихся мечтах.

– О детях.

– О потерях.

И это уже не те радостные звонкие девушки, которых мы видим на экранах.

А еще я спрашиваю:

– Счастливы ли вы сейчас?

И тут тоже очень интересная картина. Многие сомневаются. И я тоже иногда могу сомневаться, потому что рефлексия – это качество глубокого умного человека. Бездарности не сомневаются. А в моей программе, я в этом уверен, таких нет и быть не может.

Чтобы гость начал отвечать на эти сложные на самом деле вопросы, я могу перехватить слово и сам рассказать о себе, о своих сожалениях, разбитых мечтах или, наоборот, счастливых веселых минутах. Такой обмен секретами. И это рождает доверие, ведь я прошу гостя доверять мне, значит, и сам готов доверить гостю даже самое сокровенное, иначе что же это за честность? Я не играю в одни ворота.

Я знаю о таких психологических приемах не понаслышке. Дело в том, что я по образованию не только артист, но и педагог. Одна из педагогических дисциплин, которые изучал, а я магистр актерского мастерства и доцент кафедры актерского мастерства, – это гештальт-терапия и психология творческого человека. Да-да, у творческого человека особая психология, потому что он, этот творческий человек, обязан себя провоцировать на раскачку эмоций. Артист почти всегда не в норме. Он как натянутый нерв, и мы учимся быть такими людьми. Поэтому снять с собеседника скорлупу – это то, чему можно научить и научиться.

Так, например, можно сначала говорить громко, а потом сделать свой голос тише, собеседник начнет прислушиваться, тянуться к тебе, это поможет создать доверие, сократить дистанцию. И начать улыбаться, немного глупо, по-детски, нелепо, словно испытав какое-то облегчение.

Некоторые гости, выходя из студии, говорят мне:

– Манучаров, ты как зыбучий песок, в тебя погружаешься и перестаешь контролировать себя.

Или:

– Что это было вообще? Гипноз?

Я улыбаюсь, конечно:

– Гипнозом я пока не владею. Хотя было бы здорово.

Со стороны может казаться, что все это дается мне чрезвычайно легко: ну пришел гость, ну поговорили. Нет. Бывают очень сложные выпуски, после которых мне нужно какое-то время, чтобы просто прийти в себя. Те же самые длинные записи с Николаем Цискаридзе и Ольгой Свибловой. Четыре часа держать нить диалога – это сложно неимоверно, это требует от интервьюера колоссального напряжения. А с Ольгой Свибловой – это вообще отдельная история, общаться с настолько эрудированным человеком – настоящее испытание, особенно если ты не в теме. И я не стесняюсь говорить о том, что мне было сложно ее раскрыть, потому что ее абсолютно энциклопедический ум и уровень знаний для меня недостижимы. Мне было тяжело. Но я артист. А что такое артист? Это человек, который умеет карабкаться, приспосабливаться к среде.

В одном, правда, случае подстроиться не получится – если гость ловит «звезду». Тут сложно не начать мериться с ним сами знаете чем, потому что все мы люди. Тут наоборот надо действовать не него отрезвляюще, не включаясь в момент эмоционально.

Расскажу один случай. Ко мне на интервью ехала Олеся Железняк и опаздывала на полтора часа. Я думал:

– Ну приехали, неужели и тут такая звезда, что все ее должны ждать?

Хотя об Олесе у меня было совсем другое мнение, но опаздывать на полтора часа – это, согласитесь, слишком. Я постепенно закипаю, так и хочется уже всех послать подальше, а особенно – ее, Олесю.

И тут она вбегает:

– Пожалуйста, простите! Я все перепутала, я так хочу, простите, ради Бога, извините.