По ту сторону жизни, по ту сторону света

Утро не принесло облегчения. А целая ночь размышлений не принесла ни одной разгадки. Потому настроения нет. Вернее, оно есть, но особое. Этакое истеричное, бешеное. Зол настолько, что хочется убивать. Потому и ржать хочется. Беспричинно. Желательно – зло ржать. Причиняя боль, ржать над чужими мучениями!

– Ну? – обвожу всех взглядом. Видимо, взгляд мой настолько безумен, что люди теряются, глаза отводят, потупляя взоры.

– Э-э-э, – Чижик заикается, – кажется, мы нашли ответ!

– Гуд! Зер гуд! – оскаливаюсь я. – Молчи! Нашёл – молчи, потерял – молчи! И вообще, молчи! Умнее будешь выглядеть. Тень!

– Угу, – кивает Тамал.

– Сегодня день танцев! – возвещаю я, ударив в столешницу кулаком. – Чтоб к вечеру ни одна падла на ногах не стояла! Задача ясна?

– А то! – кивает Тамал.

– Исполнять! – рявкнул я.

– А ты? – удивляется Кочарыш.

– А я пойду дальше навыёживаюсь на шесть пожизненных, девять расстрелов и три повешения! – в этот раз я хлопнул по столу открытой ладонью. И от хлопка этого помещение опустело. Лишь из дверей мне Дудочник напоминает о моём же правиле «парного катания».

– Лицо обглодаю! – вполне искренне обещаю ему я.

Сегодня я без брони. Если всё обернётся не совсем удачно, то всё одно броня не спасёт. Потому только в штанах и куртке. На голове кепка. Почти бейсболка, точнее – тюбетейка с козырьком. Отрастил анадысь. Вместо кокарды на ней – череп и кости. Видя моё состояние, народ не лезет. Даже на главу Гильдии я зыркнул так, что он решил, что его вопросы ко мне не столь уж и срочные.

Подхожу к куполу. Секунду стою в нерешительности. Точнее в задумчивости. И не снимаю купола. Продавливаю его своим телом. Я прохожу, купол остаётся на месте.

На той стороне людно. Человек сто. Битком забили всё имеющееся пространство. И даже с окон и крыш лица. Серо-чёрные стоят коробкой отдельно от остальной пёстрой толпы. Я уже понял, что серо-чёрные немтыри к этому безобразию, что тут происходило, не имели отношения. Но их кто-то подставили под меня, под бой со мной. Осталось выяснить, кто их хозяин и чем я и он, хозяин серо-чёрных, не угодил хозяину остальных? Или хозяевам.

Вот этим я и планирую заняться.

Вперёд выходит человек, одетый так же, как вчерашние советники. Только при свете плащ его гораздо белее и уже не однотонный, а расшитый серебряным орнаментом и узором золотой нитью. Витиевато приветствует меня, представившись вторым советником, хранителем монеты. Сожалеет о произошедших недоразумениях и предлагает обсудить всё это. А я разве против? За этим, собственно, я и пришёл сюда.

Входим в коробку серо-чёрных. И движемся к Залу Совета по знакомой улице.

– Уважаемый Мрачный Весельчак, – говорит советник, – предлагаю вам бессрочный найм. Я вам предложу условия, каких никто из Совета просто не сможет предоставить.

– От чьего имени предлагаешь найм? – спрашиваю. Нехорошо спрашиваю, со звериным порыкиванием. Не люблю уродов, что улучшают своё личное благосостояние и уровень этажности своего личного статуса, используя свои должностные возможности и привилегии должности. И за счёт социума, который тебя на эту должность и поставил. Мелкие и мерзкие уродцы.

– Моего собственного имени, – склоняет голову советник.

– Ты – хранитель монеты? – усмехаюсь я, мои выводы полностью подтвердились. – Сначала заплати мне за уже выполненную работу!

– Я? – удивился советник.

Криво усмехаюсь. Понятно. Этот не путает личный карман и общественный. У него система ниппель: из общественного кармана в личный – дуй, обратно – куй! Отмахнулся от него, полностью потеряв к нему интерес, даже не пообещав, что я подумаю, не сказав, что я ему перезвоню.

Площадь за ночь не стала чище. Воняет только ещё сильнее. А вот Зал Совета убирают. Видимо пленные. Потому как под конвоем. Ну и внешний вид. Подневольность мгновенно накладывает отпечаток рабства на внешность, на взгляд.

Прохожу в Зал. Гулким полом отсчитываю его длину. Потому как проходим насквозь. И идём в какой-то кабинет. Второй советник, тот, что хранитель монеты позолоченный, отстал, с явным разочарованием на лице, ещё на ступенях. Зачем-то пнул ничем не повинную молодую рабыню, что со слезами и соплями боролась больше с собственными рвотными позывами, чем с грязью.

Коробка конвоя останавливается у дверей, у которых стоит своя стража. Беззвучно матерюсь – в позолоте! И эти тоже! Недоумки! Позолоченные недоумки открывают широкие двери, прохожу внутрь. Там коридор с окнами и дверями. У каждого окна, как фикус, позолоченный недоумок. Иду насквозь. Если личная охрана позолоченная, то мне в самый конец, к самым изукрашенным и самым широким дверям.