По ту сторону жизни, по ту сторону света

А я уже злой! И ещё какой злой! Кому приятно неделями терпеть облом и тщетность всех хитрых педагогических построений? Ору на него матерным паровозом, с использованием всего имеющегося арсенала пёрлов армейского матерного юмора абсурда. Изымаю всю его силу. Резко изымаю до болезненного удара обратной деструкции по магическим каналам юноши. И даже со всего размаха бью его по шее его же мешком. И пинка под зад. В этот раз я без брони, ввиду отрядной вечерней помывки, потому ему просто больно и обидно. А выражения я выбираю самые подлые, наиболее язвительные.

Блин! Мало! Терпит! Вот же, толерантное ты полусладкое существо! Чмо морально опущенное, терпила ты стоический! Всё мимо!

Подбрасываю его сочинительства в воздух. И лишь пыль во все стороны. Я так тонные булыжники известняка в белую пыль перевожу, угольный шлак в тончайшую взвесь тонера для принтера перетираю, что мне несколько тетрадей в кожаном переплёте?

Наконец-то! Глаза его, что амбразуры, ноздри пышат, как у взъярённого быка, кулаки сжаты, сам весь – передавленная пружина.

– Ну? – реву я. – Что, чмошник болотный? Слабо? Да ты же ничтожество! Что ты можешь, маменькин сынок?! Сиську изо рта едва вынул, а молоко с губ не вытер! Или это семя? Ты сам себе или кому-то? За сколько у меня отсо…?

Взревел! Толкнул в меня сведёнными ладонями. Кругом разлетается пыль от Чижика, как от взрыва петарды, с таким же грохотом и вспышкой.

Получилось! Ха!

Ох, ё! Получилось, гля!

– Шип Воздуха! Да с запиткой Молнией! Молодец! – сиплю я, смотря на свою окровавленную грудь, пробитую насквозь, вставляя в дырку указательный палец – И ведь в сердце попал! Будем считать, что ты убил меня.

Ноги мои подкашиваются, мир поплыл перед глазами, резко взметнулось перед глазами небо, перевернулось, поменявшись местами с землёй, и вдруг вставшая на дыбы уплотнённая площадь плаца резко ка-ак даст мне по морде!

Меня переворачивают лицом к небу. Встревоженное лицо испуганного и растерянного Чижика, его глаза, с крайним сожалением и тревогой, всматриваются в меня.

– Ну, вот и всё! – говорю я, харкая в эти глаза кровью. – Сквозное, через сердце! Похоже, конец мне пришёл. Ни лекарей, ни магов жизни. Даже завалящего водяного нет. А что лекарь? Навылет же!

А меж тем, пока я так буробил, Чижик, всё же свёл края моей раны, остановил кровотечение и уже собрался вновь запускать сердце, но…

– И подвиг свой я так и не совершу! – продолжаю стонать я. – И молодая не узнает, какой у парня был конец!

Похоже, я, как плохой актёр провинциального драмтеатра, переиграл. Глаза Чижика подозрительно сузились, он откинулся:

– Развёл меня? – рычит он сквозь зубы.

– А то! – заявляю я, тут же прыжком с лопаток вставая на ноги. – Что мёртво, умереть не может!

Провожу рукой по ране, будто стирая её ластиком со своей груди. Шипом Воздуха, наполненным дикой смесью стихий и бьющего молнией с меня сорвало иллюзию куртки и рубахи. Пришлось срочно восстанавливать видимость одежды, скрывая мою сверхрегенерацию нежити и полный самоконтроль всех процессов жизнедеятельности, в том числе и ритмичность работы сердца, да и мою интегрированную броню мне светить не с руки. И указываю Чижику на его мешок с тетрадями, целёхонький, сиротливо валяющийся на плацу.

– Но ты же смог! – усмехаюсь я.

– Ты знаешь, что ты самый ёкнутый биплан на свете? – растерянно спрашивает Чижик.

– А ты боевой маг! – поклонился я. – Пошли, по пиву раздавим. Умирать всё одно больно.

– Пошёл ты! – надул губы Чижик.

– Как хочешь! – пожимаю плечами и поворачиваюсь к столпившемуся народу. – Кто желает нажраться за мой счёт?

Рёв восторженного согласия толпы, что кольцом окружила нас.

– В честь чего пить будем? – кричит Дудочник, начиная ритуал.

– В честь пробуждения боевого мага Чижика! – кричу в ответ.

– Да! – дружным рёвом включается в действо «Усмешка Смерти».

– Боевой маг должен иметь характерное имя, – сокрушённо качает головой Кочарыш. – Ну, не камышовой же соплёй его звать?

И народ начинает старую игру «оскорби Чижика больнее», наперебой выкрикивая прозвища, большей частью похабные, как например:

– Камышовый Слизняк!

– Болотная Улитка!

– Сквозная Дыра! Рот открывает – землю видно!

– Сквозной Пробой Смерти!

– Боевой Соплежуй!

– Загнанный Камышовый Кролик! Не убьёт, так залюбит насмерть!

На каждое предложение отвечаю небольшим поклоном, прикладывая руку к тому месту, где была пробоина (хорошо, куртку и накладную броню снял – их заращивать много дольше), жду. Так и не дождавшись нормального прозвища, поднимаю руки, призывая к тишине.

– Чижика, конечно же, все любят, – начинаю я.

В ответ издевательский смех.

– А разве не так? – удивляюсь я.

– Просто все привыкли подшучивать над нашим командиром, – кричит Дудочник, бухнув в барабан так, что все заткнулись. – Ну, какой командир ещё позволит так издеваться над собой? Конечно, любим! Ты, недобиток, продолжай!