По тундре, по железной дороге: и вновь звучат блатные песни!

Кстати, в Ростове с давних пор существует улица Нариманова — на окраине города. Она была частью небольшого посёлка Северный, где жили… кто бы вы думали? Вот именно — работники ростовской обувной фабрики. Отсюда к фабрике вела длиннющая трамвайная линия, на Северном была конечная остановка и кольцо. Позднее обувщики несколькими километрами далее построили посёлок Мирный — трёхэтажные кирпичные коттеджи с отдельными квартирами. А затем возник и новый микрорайон Северный, куда продолжили трамвайную линию. Однако улица Нариманова существует и до сих пор. Я это к тому, что у нас в Ростове имя Нариманова всегда связывалось исключительно с обувным делом. И для меня в зрелом возрасте стало открытием, что почтенный Нариман Кербалай, оказывается, был вовсе не сапожником, а профессиональным врачом…

Таким образом, есть резон в предположении, что «ботиночки нариман» действительно существовали. Только не в тридцатые годы прошлого века (даже если именно тогда стала действовать «наримановская» фабрика), а значительно позже. Во времена первых пятилеток главной задачей являлось не разнообразие модельного ряда и изыски моды, а примитивное обеспечение населения обувью как таковой, без особых излишеств. То же продолжалось и в первые десятилетия после Великой Отечественной войны — по вполне понятным причинам. В конце концов, это привело к тому, что государственные фабрики вообще перестали заботиться о качестве и тупо гнали вал. Я сам — из семьи обувщиков, и мне эта проблема прекрасно знакома. Совершенно естественным следствием такой политики стало затоваривание обувных складов неликвидом, который — вдумайтесь! — затем планомерно уничтожался…

В начале 1960-х годов возникает так называемое «цеховое движение». Именно тогда появляются фабрики по ремонту обуви Министерства бытового обслуживания. Министерство лёгкой промышленности обувь производило, Минбыт её ремонтировал. Позже на фабрики ремонта возложили также индивидуальный пошив по заказам (обычную обувь граждане носить всё чаще отказывались). «Цеховики» как скромные труженики башмачного подполья вскоре становятся пионерами частного предпринимательства в Стране Советов и отвоёвывают себе нехилое место под солнцем. В начале 1970-х государственные фабрики СССР производили 10–12 миллионов пар обуви в год — плюс ещё почти столько же пар шили мастера индпошива. Разумеется, выполнение индивидуальных заказов граждан было мизерным, в основном «цеховики» ставили производство на поток — только качество произведённой ими обуви в разы превосходило бросовый ширпотреб госпредприятий. Поскольку мой отец, Анатолий Ефимович Сидоров, в те времена и позже занимал пост мастера цеха Ростовской фабрики индпошива обуви, я хорошо знаю, о чём говорю. Я всегда ходил в обуви, шитой только на заказ, «по ноге». Прекрасно помню, как высоко ценилась ростовская обувь. Разумеется, не «ушлёпки» фабрики Микояна…

Вот рассказ одного из старых «цеховиков», с которым я в своё время беседовал на эту тему:

«Бытовке», в отличие от Легпрома, план спускался не по валу, а по факту, — пояснил «цеховик» (назовём его Григорий Константинович). — То есть фабрики индпошива и их цеха по городу отчитывались не в парах обуви, а в рублях. Появился стимул: отдай план — и работай на себя!

Хотя товар отпускался по нормам и сверхплановая выручка должна была идти в закрома государства, на практике выходило иначе. Опытный закройщик умеет выкроить из куска кожи больше деталей, чем от него требуют нормативы. В день экономия может составить две-три «кожи» — несколько пар обуви (по крайней мере, моя мать, Ольга Георгиевна, меньше трёх кож в день не экономила). «Мы не воруем, а делаем деньги из воздуха», — шутили закройщики. Сэкономленные кожи продавались «цеховикам», а далее «из воздуха» тачали пары сапожники. Затем «воздушная обувь» продавалась за очень реальные рубли.

Частное предпринимательство было запрещено, ввоз импорта сводился почти к нулю — для нас условия идеальные, — вспоминает мой собеседник. — Управление позволяло нам выпускать массовые партии туфель, сапог, ботинок. Главное — дай план. Но в то же время жизнь заставляла нас выпускать ликвидную обувь. Микояновская фабрика могла затоваривать склады, а потом миллионами пар рубить и сжигать свои «ортопеды». Мы должны были шить лишь то, что можно продать.

Государственные по форме, цеха индпошива обуви были островками капиталистической экономики в бурном океане социалистического бардака. Зарплата рабочих превышала среднюю по стране в несколько раз. Закройщик только официально получал 300–350 рублей, столько же мог сделать «левых» (для сравнения — зарплата инженера составляла 150 рублей с премиями). На фабрике индпошива действовал экспериментальный цех, где разрабатывались перспективные модели, воспитывались собственные модельеры-дизайнеры. Безусловно, свои модельеры были и в цехах индпошива Минбыта.