По тундре, по железной дороге: и вновь звучат блатные песни!

Вместе с тем международная обстановка за истекший период после капитуляции Германии и Японии показывает, что дело мира можно считать обеспеченным на длительное время, несмотря на попытки агрессивных элементов спровоцировать войну.

Учитывая эти обстоятельства и идя навстречу пожеланиям профессиональных союзов рабочих и служащих и других авторитетных организаций, выражающих мнение широких общественных кругов, Президиум Верховного Совета СССР считает, что применение смертной казни больше не вызывается необходимостью в условиях мирного времени.

Президиум Верховного Совета СССР постановляет:

1. Отменить в мирное время смертную казнь, установленную за преступления действующими в СССР законами.

2. За преступления, наказуемые по действующим законам смертной казнью, применять в мирное время заключение в исправительно-трудовые лагеря сроком на 25 лет.

3. По приговорам к смертной казни, не приведённым в исполнение до издания настоящего Указа, заменить смертную казнь, по определению вышестоящего суда, наказаниями, предусмотренными в статье 2-й настоящего Указа».

Отсылка к исторической победе советского народа звучит несколько странно: со времени окончания Великой Отечественной войны прошло более двух лет… Более очевидное объяснение: государству для восстановления экономики требовалось огромное количество рабочей силы, которую можно было нещадно эксплуатировать без всякой оплаты труда. Поэтому было признано нецелесообразным уничтожать преступников: пусть лучше загибаются в лагерях. Одновременно резко увеличились сроки наказания. Буквально через полторы недели был также введён в действие указ (вернее, два указа) «четыре шестых» (от 4 июня 1947 года), который ужесточал уголовную ответственность за кражи и хищения всех видов: виновные карались сроками от 10 до 25 лет лишения свободы. Армия рабов ГУЛАГа стала пополняться ударными темпами.

Однако уже 12 января 1950 года указом ПВС СССР смертная казнь снова вводится в Уголовный кодекс — опять же «ввиду поступивших заявлений от национальных республик, от профсоюзов, крестьянских организаций, а также от деятелей культуры». Вот как раз в этот самый короткий отрезок времени — менее чем три года — за убийство охранника можно было схлопотать не расстрел, а «четвертак» — 25 лет лишения свободы вдобавок к уже имевшемуся сроку.

Правда, на деле сотрудники лагерей подобной гуманности по отношению к беглецам не проявляли, предпочитая убивать их при попытке к бегству или при оказании сопротивления (даже если никакого сопротивления не оказывалось). Так было на протяжении всей истории ГУЛАГа — и даже в период отмены смертной казни. Некоторых, взятых живыми, впрочем, нередко предпочитали травить собаками на вахте или избивать.

Обратимся вновь к Солженицыну (в своём романе он отводит побегам особую главу, и мы не раз ещё будем к ней возвращаться):

«Пойманного беглеца, если взяли убитым, можно на несколько суток бросить с гниющим прострелом около лагерной столовой — чтобы заключённые больше ценили свою пустую баланду. Взятого живым можно поставить у вахты и, когда проходит развод, травить собаками. (Собаки, смотря по команде, умеют душить человека, умеют кусать, а умеют только рвать одежду, раздевая догола.) И ещё можно написать в Культурно-Воспитательной Части вывеску: “Я бежал, но меня поймали собаки”, эту вывеску надеть пойманному на шею и так велеть ходить по лагерю.

А если бить — то уж отбивать почки. Если затягивать руки в наручники, то так, чтоб [на всю жизнь] в лучезапястных суставах была потеряна чувствительность (Г. Сорокин, ИвдельЛаг). Если в карцер сажать, то чтоб уж без туберкулёза он оттуда не вышел. (НыробЛаг, Баранов, побег 1944 года. После побоев конвоя кашлял кровью, через три года отняли левое лёгкое.)

Собственно, избить и убить беглеца — это главная на Архипелаге форма борьбы с побегами».

Травлю собаками описывает Семён Беленький в своих воспоминаниях «Лагерь. ОЛП-1». Действие происходит в 1949 году на строительстве Волго-Балтийского канала, побегушников двое — как и в песне «По тундре»:

«Побрели к вахте. Оттуда вышли надзиратель с конвоем. Началось построение и пересчёт, во время которого выяснилось, что двоих наших нет. Нас оставили стоять под дождем, а надзиратель и конвоиры стали звать недостающих и ходить по объекту, отыскивая их следы.

Вскоре выяснилось, что эти двое бежали. Оба были родом из Новгородской области. Один из них, Волков, мужик лет сорока с лишним, бородатый, мрачный и озлобленный. Он на всех ворчал, клял советскую власть и непрерывно дымил махоркой. Второй — молодой здоровый солдат, за какую-то провинность попавший сюда из группы советских войск за границей. Их побег был, конечно, актом отчаяния и безумия — ушли без подготовки, без еды, не зная местности, в холодное время года, захватив со стройки один топор… Что толкнуло их к этому, я не знаю. Может быть, просто заметили прореху в ограждении и не смогли удержаться от соблазна? А может быть, решили любой ценой уйти или погибнуть.