По велению Чингисхана

– Все мы помним бессмысленные междоусобные сражения в этой нашей степи – кто выигрывал в них? Хищники, поедающие падаль! Мы только взаимно ослабляли друг друга, ибо всякой силе противостоит другая, более сильная. Но сильнее единой силы, заостренной для общего блага, нет. И мы, главы всех ста двадцати родов, собравшиеся здесь, воссоединяемся в общий ил. С этого дня кто бы ни пришел на нас со стороны – встретим так, что неповадно станет! Мы примем закон – джасак, единый для всех. Перед ним не будет ни великих, ни малых племен, ни прошлых заслуг, если пойдешь против, ни знатных родственников! А другие сами потянутся к нам, и мы будем прирастать день ото дня!

Но и он постарался умягчить выходку Тэб-Тэнгри, а потому жестом остановил возгласы одобрения и сказал:

– Вот только что шаман сказал, что воля Всевышнего Белого Аар-тойона велит нам избрать хаганом над нами Тэмучина, подтвердив имя Чингисхан. Так ли это, я не знаю, я не знаком с божествами. Но великие тойоны и без того посоветовались о грядущем. Мы решили то же самое. Согласны ли остальные?

Рев курултая говорил о согласии. Нового хана можно было возводить на престол. Повернувшись в сторону белого сурта, Боорчу воздел руку.

И под покров синего бездонного неба, где жили славные пращуры, в сверкающем боевом одеянии вышел Тэмучин, а за ним, словно невесомые тени, мудрая Ожулун, преданная Борте, ласковая Усуй, добродетельная Усуйхан и по-детски очаровательная Хулан.

Всем казалось, что вслед за Тэмучином шествуют его громкие победы, которые увенчаны золотой шапкой и увязаны золотым поясом на тонком стане человека, которого сейчас усадят княжить на белый священный войлок.

* * *

«Мы вознесли тебя на белом войлоке над собой и под Богом, присвоили тебе имя Чингисхан, посадили на великий помост. Мы отдали в твои руки свои земные и небесные судьбы. Преклонив колена пред твоим величием, мы клянемся тебе священной клятвой верности, говоря, что ни одно слово твое не упадет впустую, что каждый твой указ будет неукоснительно исполнен! Когда поразим противника, то самых прекрасных дочерей чужих племен и самых горячих скакунов будем приводить к тебе, а в мирное время из чащоб черной тайги, из гладких степей мы пригоним тебе лучшую дичь – правь нами! Если в кровавой сече мы не сможем стать твоим щитом и обороной – усеки нам головы, чтоб они упали с позором! Если в мирное время ослушаемся тебя, прогони нас из куреней наших в голые песчаные пустыни, где живет одноногий глиняный великан, пожирающий людей, как куропаток!» – твердил про себя юноша Элий Чусай, восхищенно глядя на происходящее и боясь поднять глаза на Чингисхана, казавшегося ему спустившимся с небес божеством. И когда Чингисхан заговорил, юноша едва не утратил дыхания, затаив его в груди.

Густой, как смола, и хрипловатый, как клекот старого сокола, голос хагана пронизывал людей, стоящих на малых и большом тюсюлгэ.

* * *

Он сказал:

– Монголы! Мы собрались по доброй воле во имя прекращения распрей, во имя обустройства великой державы, подобной которой еще не было. Но не будем отбрасывать наши копья, наши пальмы, наши луки и стрелы, не будем превращать в унылых кляч наших боевых коней. Великие народы, окружающие нас, не потерпят нашего усиления – мы нужны им слабыми и разобщенными. С востока – нучи, джирджены, с юга – кара-китаи, с запада – сартыалы и сарацины, а с севера – мохнатые таежные люди зорко выглядывают каждый наш шаг. И уцелеем мы лишь тогда, когда не станем ждать беды, а сами дадим событиям нужное нам направление, когда будем упреждать наших недругов в их помыслах. Тойоны! Один Господь знает, сколько до нас родилось и прожило в этих бескрайних степях замечательных по уму и деяниям людей! Что осталось от них? Каменные истуканы да курганы… Но вот вам слово человека, которого вы только что вознесли на белом войлоке, на которого надели золотую шапку, сделанную кузнецом Джаргытаем, и которому присвоили священное звание хагана: мы объединяемся не для наживы или господства над другими! Степь велика, в ее лоне пока еще всем хватает места, а мы люди не привередливые, нам требуется только пища да сочный воздух для дыхания, славящего Господа. Но все трудней стало в степи спокойно преклонять голову, не рискуя быть убитым, ограбленным, угнанным в неволю! И мы должны стать народом, а не сухим кизяком в топке времен! Так я говорю?

– Мы едины навеки-ы-ы! – рвалось из сотен глоток.

– Слава-а-а!.. Илу-у-у! – кричали люди с блестящими глазами и красными от волнения лицами. И что-то было во всем этом не только от бурного половодья, но и от черной распутицы: многие тойоны чувствовали, что приходит предел их тиранической власти над родичами, но как без нее жить? Власть даже над малым стадом дает человеку радость всемогущества и вседозволенности… Если это болезнь, то болезнь неизлечимая без вмешательства грубой силы. А хаган еще усиливал ясность своей речи, и воля его подавляла высокое собрание степняков. Он говорил: