По велению Чингисхана

Но – выше, выше… Вдруг оказалось, что он бредет, увязая ногами в чем-то вроде снега ли, сыпучего ли белого песка, но все более легкого, податливого. И будто он уже не идет, нет – плывет, в воздух возносясь понемногу, оставляя – он знает – всё-всё прошедшее позади. Ему хочется обернуться назад, то ли попрощаться, то ли благословить остающееся, еще не до конца оторвавшееся от его сердца, но слышит знакомый очень, повелительно упреждающий голос:

– Не надо… Не оборачивайся. Там уже нечего видеть.

Далеко впереди просквозил, очертился резче затем чей-то силуэт. Приблизившись, узнал и не узнал старца Чанг-Чуна. Сгорбленная спина старика распрямилась, взор помолодел, а лицо светилось изнутри каким-то удивительно ясным светом. Он улыбнулся глазами, сказал:

– Я ждал тебя, чтобы отправиться вместе…

– Да, ты обещал мне, что мы встретимся… И еще ты сказал: «Не все открыто…» Теперь это нам откроется?

– Откроется… – Чанг-Чун чуть приметно улыбнулся. – Но не все.

– Но почему же? – не мог скрыть огорчения Тэмучин. – Значит, мы недостойны?

– Увидишь. Ты только жди и никогда не оборачивайся теперь назад. Но всё помни.

– Нет-нет, я недостоин – не ты… И какие же мы спутники? Ты и на земле был праведником, святым люди почитали тебя, а я… Я такой грешник, я столько натворил злого, низменного…

– Всё спросится. Но прежде ты должен спросить с себя. И всё, что спросишь с великим покаянием, возможно, сымется с тебя… возможно, и я молю об этом Создателя не меньше, чем за свои грехи. Молись и ты.

– Молюсь, о спутник мой, спаситель… молюсь!..

Впереди становилось все яснее, и вдруг куда-то пропали их тени – которых не видел он, но чувствовал: волочились за ними… Потом все вокруг и даже пустоту в нем самом заполнил какой-то очень яркий, но мягкий свет, от которого больно было не глазам, нет – душе.

Глава тридцатая Легенда об Илдэгисе

Великий квадрат не имеет углов;

Большой сосуд долго изготовляется;

Сильный звук нельзя услышать;

Великий образ не имеет формы.

«Дао дэ Цзин»

«Мое сердце сосредоточилось, мое тело исчезло. Мои ощущения стали подобны друг другу. Я более не чувствую ничего – ни того, на чем находится мое тело, ни того, на чем покоятся мои ступни. Подобно сухому листу, то на восток, то на запад меня несет ветер, и я уже не знаю, кто кем управляет: ветер мной или я ветром».

«Книга Ле-цзы»

Ровно тридцать восемь лет восседал на престоле Аррана правитель Илдэгис. Страну, до него раздираемую серьезными внутренними неурядицами и ставшую лакомым куском для внешних врагов, из последних сил отбивавшуюся от них кое-как собранной армией, привел он к спокойной и благополучной жизни.

Первым делом он создал могучее войско. Организовал отпор, а потом и преследование своих соседей-хищников, промышлявших набегами и разбоем со своих высоких, дающих им укрытие, гор, и кого истребил начисто, а кого загнал в самые дальние и глухие ущелья.

С великими же странами вокруг заключил мирные договоры о добрососедстве.

Войдя в силу, он запретил всякое обособление, существовавшее ранее резкое разделение на роды, племена, землячества, и прекратил любые раздоры и склоки на этой почве, провозгласив всех равными перед законом.

Первое время он не вмешивался в дела нескольких религий, существовавших в стране, лет десять наблюдал за их взаимоотношениями со стороны, а затем решил избрать ведущей религией Ила Ислам, особо не притесняя, не доводя до противостояния приверженцев других вероисповеданий.

Ранее вечно притесняемые воинственными соседями несчастные жители Аррана никогда не знали спокойной жизни. Всякий раз при приближении вражеских войск спасались бегством, даже не пытаясь оказывать сопротивление, прячась по бесчисленным ущельям и пещерам каменных гор. А получив известие об уходе врага, спускались в свои долины, кое-как налаживали разоренное хозяйство и опять – до следующего набега – продолжали влачить жалкое существование, полное страха и постоянной тревоги.

И потому все они были искренне благодарны и преданны своему правителю. Да и Илдэгис от души полюбил этот прекрасный край, куда он когда-то прибыл рабом, а стал его правителем.

Он достиг всего, чего мог бы пожелать мужчина. Правда, довольно долгое время даже сам он не смел окончательно поверить, что стал царем, твердо сел на престол. Все казалось зыбким, сомнительным, временным. Чудилось, что это всего лишь нечаянное стечение обстоятельств, игра случая, какой-то каприз или ошибка судьбы. И потому его не покидало тревожное чувство, что он пришел лишь на время заменить кого-то другого, куда более достойного.