По велению Чингисхана

– Плачут, горемычные… Каждому хочется отправиться на реку Бетюн. Ни один не хочет оставаться, но и ехать порознь охотников нет…

Ожулун снисходительно погладила Борте по щеке:

– Один лучше другого на толщину березовой корки, – сказала она. – Не надо, Борте, заступаться за них из жалости. Время никого не пожалеет, и неизвестно, что ждет нас за чертою дня… Пусть мужают, пусть учатся подавлять свои желания. А я нарочно задала им такую задачу. Посмотрим, до чего они додумаются, несмышленые…

– Ах! – на глаза Борте набежали слезы. – Я не поняла!

– Таким, как мы, остается одно: быть дальновиднее, хитрее, умнее других. Но ты не глупа, Борте… Ты сердечна там, где властвовать должен рассудок, – утешила невестку Ожулун и заметила с одобрением, как внимает каждому ее слову младшая невестка Есуй, как горят у нее глазенки.

Ожулун довольна тем, что между невестками мир и лад. Стоит озадачить их чем-то – соображают вместе. Борте, как старшая жена, с самого первого появления новых жен взяла их под свое крыло и покровительство. Ревность и зависть между невестками одной семьи издревле считались грехом и позором. Не напрасно же при разведке жизненного уклада чужого племени лазутчики выясняли не только отношения между главами родов, но и между невестками вождя племени. Невесток-то брали из чужих племен. Но каждая должна была принять устои племени мужа как вечный закон для себя.

Лишь одна из невесток тревожила Ожулун. Именем Ыбаха, она была старшей дочерью брата Тогрул-хана Чаха-Бэки. Чтобы закрепить свой союз с кэрэитами, решили взять ему жену из дома Тогрул-хана, толком не разузнав, каков ее норов. Уже много лет она не приживается в роду. Всегда мрачная, подобная снулой рыбине, прямая и малоподвижная, словно проглотившая копье. И как бы ни старались сама Ожулун и все три невестки Борте, Есуй и Усуйхан, норовистая и твердая, как собственное имя, Ыбаха не умягчалась. Правда, и родичи ее, начиная с деда и отца, известны были своей несговорчивостью и замкнутостью, а братья враждовали между собой. Куда ж денешь кровь предков, влитую в твой сосуд? А уж ревнива Ыбаха так, что порой трудно скрыть этот позор от людей. Бог Христос, кому поклоняются многие кэрэиты, учит, что у человека должна быть одна жена, а у женщины – один муж. Может быть, это – причина глубинного тления невесткиной души?

Ожулун вздохнула глубоко и прерывисто: как много ума надо, чтобы постичь скрытую суть жизни… Вот у дверей слышится недовольное шипение Хайахсын: она что-то твердо знает, если учит караульных уму-разуму. Да, она свое знает. Вот зашла в сурт, вздула затухающий огонь камелька, подбросила в пламя дров и сказала:

– Так хорошо на улице, так вольно… Может, выйдем, разомнем косточки?

Пошли.

До ночи еще было время, еще не стемнело окончательно, но после сурта, после яркого кострового огня казалось, что темень абсолютна. В стане запрещалось разводить уличные костры – лишь звезды небесные горели неистовым светом. Хайахсын сказала, взглянув на них:

– Это к ветреной заре…

Шепот Хайахсын прервался, и в наступившей полной тишине стали различимы крики ночных птиц, сторожевые зовы хищников. Ожулун напрягла, заострила слух, пытаясь услышать волчьи жалобы, но волки помалкивали: они выбирают для своих распевов какие-то особые времена и ночи.

«Как там наши, о Господи! Ты видишь все из глубин этого небесного провала. Я за всю свою жизнь не делала ничего такого, что считается грехом, и молю тебя смиренно: защити их, как защищал до сих пор, смилостивься над теми, кто во имя своих близких пошел на погибель! Я ни разу ни на шаг не отступила в сторону от указанного тобой, Господи, пути! Подобно волчице, рыскала по всей степи, чтобы прокормить своих сыновей, а теперь на моих сироток ополчились люди великих племен и преследуют их, как зверенышей, – ты видишь… Так сохрани их, защити, смилостивься над нами!»

– Ожулун-хотун, прислушайся! – шепнула на ухо Хайахсын и приложила к своим губам указательный палец. Глухой перестук лошадиных копыт слышался вдалеке. Если это гонцы, какую весть они несут? Как мучительна неизвестность, как обессиливает тревожное ожидание ясности! Конные приближались к стану. Вот их остановил дальний караул, и в становище они пойдут пешком.

Ожулун быстрым шагом вернулась в сурт, села и, словно окаменев, стала ждать, глядя на успокоительный огонь очага. Шаги нескольких человек приближались к жилищу, уже различимы стали их негромкие голоса, и по одному из них Ожулун признала Хурчагыса, посланного ею разведать хоро-туматов. Хурчагыс рассказал, что хоро-туматы снялись со старого места.

– И Буга-тойон отправил меня за разъяснениями, – продолжал Хурчагыс, – нужно ли продолжать поиски их следов?

– Передай Буга-тойону: пусть оставит десять человек для тайной слежки за хоро-туматами, если их след обнаружится… С остальными же людьми нужно завтра к вечеру быть здесь: утром отправимся в неблизкий путь. Когда ты поспеешь к своим? – глядя на усталого и разомлевшего от огня курьера, мягко спросила Хотун-хан.

– Если уйти прямо сейчас, к побудке буду на месте…