По велению Чингисхана

– Как ты не сбиваешься с пути в такой темени?

– Нахожу начало пути и пускаю коня по его воле, а утром рано начнет светать…

– Иди же к своему коню и – в дорогу, – не приказывая, не прося, а словно бы благословляя, произнесла Хотун-хан.

* * *

Ожулун долго не могла заснуть, все смотрела на звезды в дымоходе, отвлекаясь от тревожных дум, а когда, наконец, заснула – увидела свой давний навязчивый сон: в отверстие норы далеко-далеко мерцают звезды. А она, мать-волчица, чувствует у себя по бокам набухшие молоком сосцы. Черненькие крохотные щенки урчат от блаженства и сосут ее, захлебываясь молоком. Она вылизывает каждого поочередно, и сердце ее плавает в счастливом упоении, как в теплом масле. Но вот картина меняется, и она вместе со стаей из десяти волков стремглав мчится степью, а впереди мелькают мощные, сочные ноги сохатого. Он скачет галопом, но волчица заходит сбоку и слышит, как екает печень в утробе сохатого, слышит горячее дыхание жертвы. Она прыгает, хватает пастью горло сохатого, и горячая кровь загнанного быка ярит ее кровь, но тот кувыркается через рогатую свою голову и падает на Ожулун всею тяжестью тела, и ей душно, больно! Ей не вырваться… Она бьется изо всех сил…

Оказывается, это Хайахсын теребит ее за плечо.

– Ожулун, Ожулун, проснись!

Ожулун тяжело выходит из глубокого течения сна, не может унять сбившееся дыхание, хватает разверстым ртом теплый воздух, рукой пытается снять со рта завесу удушья и не может найти ее края.

Один и тот же сон, а концовки у него разные. Ожулун рассказывает сон Хайахсын и спрашивает, что бы он значил.

– Может, будут хорошие вести? – со вздохом надежды говорит Хайахсын. – Лишь бы было так, о, лишь бы было так…

– Лучше уж самой в пекло или болотное бучило, чем жить в безвестности, – раскачивается, сидя, Ожулун, – О, неужели настанет такой день, когда я получу радостную весточку о моих сыновьях?

– К тебе пришли дети.

– Что ты? Какие дети? – обмерла Ожулун.

– Угэдэй с Тулуем! Эй, заходите, стригунки!

Те вошли и встали поодаль с опущенными виновато головенками.

То один носом шмыгнет, то другой.

– Ну? На чем сошлись? Что решили? Поделитесь.

– Однако сделаем так, – начал Угэдэй, – Тулуй поедет с людьми на реку Бетюн разузнать путь и проводить тех, кто отправится на север строить северную ставку… А я… Мне подобает остаться тут.

Ожулун виду не подала, что замечает, как мальчишки сдерживают близкие слезы.

– Правильно решили, – сказала она, едва сдерживаясь, чтобы не заговорить ласково. – Я довольна. Тулуй, ты утром готовься ехать с Буга-тойоном… А уж ты, Угэдэй, присоединяйся-ка к тем, кто поедет строить ставку на Байхале… Ну, я сказала!

Мальчики опустились на левые колена.

– Ты сказала – мы услышали, – и, не поднимая взоров, вышли из сурта.

Оба они почти одинакового роста. При виде их маленьких беззащитных затылков в груди у Ожулун опять сладко и больно заломило: «Малютки мои, с каких же пор приходится вам познавать суровую упряжь жизни из-за того лишь, что родились в знати и получили за это бремя обязанностей перед миром…»

Быть тойоном нужно учиться сызмала. Стать тойоном – значит, окончательно отказаться от привычек и мерок, обычаев и слабостей рядового человека. Свободная независимая жизнь – участь безродных рабов и бродяг.

Участь тойона – подчинение высшему благу и стремление подчинить ему других.

* * *

С восходом солнца люди были готовы в путь. Уставшие от бесконечной дороги, они приободрились, когда появился вершний джасабыл Уйгур и оповестил, что завтра – встреча Байхалом.

– Хотун-хан, по твоему велению мы поставили сурты на берегу моря в устье речки Синнигэс, что неподалеку от острова, о котором мы говорили, – Джасабыл Уйгур стоял перед своей хотун, опустившись на колено. – Остров осмотрен нами, и могу сказать, что это вполне пригодное для житья место, пока не готова ставка. Остров широк, а длина его примерно половина кес. Есть там и пастбища для скота, а посередине стоит высокая каменная скала: если поставить на ней дозор, то берег виден как на ладони…

– Далек ли остров от берега? – спросила Ожулун.

– Расстояние превысит дальность боя лука хойгур в четыре-пять раз, хотун.

– А глубина воды какова?

– Прямо с берега идет крутизна: самое длинное из растущих деревьев не достанет дна, – обстоятельно отвечал джасабыл.

– Страх-то какой, – Ожулун удивленно покачала головой.

– Неважно, какая глубина, если уж ноги человека не достают дна, – философски заметил джасабыл. – Зато за такой полосой воды мы будем чувствовать себя защищенными.

– Правду говоришь: до поры нам очень нужна защита, – согласилась Ожулун и, глядя в рябое лицо джасабыла, спросила: – Но не придут ли туда враги прямо по нашим следам, а?

Джасабыл засмеялся одними глазами:

– Как им знать, что мы находимся среди Байкала? И еще: мы ведь имеем превосходную сторожевую вышку – скалу! Мы заметим их первыми и затаимся…

– Как знать? Трудно скрыть от посторонних глаз такую уйму беглецов, а охотники донести всегда найдутся…

Воин глубоко задумался, и смешинки из его глаз исчезли. Лишь окрик Ожулун: «Эй! Не спи!» – вывел его из оцепенения. Он заговорил: