Он помнил только заплаканные глаза матери и колыбельную, которую та напевала испуганным голосом. Айнур боялась, что её найдут даже спустя годы, что выкрадут и увезут, срежут толстые косы и бросят в речку, отдав змею. Пока отец зарабатывал на хлеб как мог, хватаясь за любую работу, мать прижимала сыновей к себе. Временами она плакала – то ли от страха, то ли от тоски по родным землям, а иногда доставала комочек земли из Подзмейного воеводства.
Когда это увидел отец, то очень разозлился. Он говорил, что из-за этого комочка их найдут, выследят с помощью чародеев или ведуний. С горем пополам Жунго – так звали отца – заставил Айнур глубоко закопать комок родной земли. Кажется, после этого она почти не плакала – лишь ходила по дому серой тенью.
– Одному ящеру полюбилась девица-краса, – начал Баат тоном кощунника. – Он захотел взять её в жёны, но вот беда – у девицы той уже был жених. Их союз уже скрепили чуры, но что поделать! Пришлось отдавать девицу-красу, вот только, – Баат запнулся, – исчезла она, понимаешь? И тогда змей разозлился, и гнев его был страшен. Вышла его речка из берегов и затопила целую деревню. Досталась ему тогда далеко не одна жертва.
Чонгар искоса взглянул на Баата. Тот не улыбался – смотрел серьёзно, будто рассказывал не старый сказ, а правду, горькую и беспощадную.
– Вот придумают же, – фыркнул он наконец. – Деревню змеям подавай! Лопнут!
– И то верно! – хохотнул мужик, сидевший рядом. – Ни одна речка столько народу в себя не примет, а то разорвётся надвое!
Волна смеха прокатилась по корчме. Хохотал и Чонгар, представляя, как раздувает злого ящера и как тот трескается и лопается с бульканьем. Баат же сперва окаменел, а потом улыбнулся, привычно так, по-лисьи, и допил залпом брагу, что оставалась на дне.
Чонгар прищурился. К чему был этот рассказ? Не затаил ли Баат на него обиду? С другой стороны, витязь много раз мог убить Чонгара – и когда подавляли мятеж, и когда пировали. Тайком зарезать или отравить уставшего воина было легче лёгкого.
Он помотал головой, мол, что за бред. Баат невесел потому, что таскается по пыльным дорогам и ищет сбежавшего мальчонку вместо того, чтобы стоять на забороле и сторожить покой столицы.
– Ну будет тебе, – Чонгар потянулся и зевнул. – Посмотри, до чего же славная ночь!
Хмельная, весенняя, дурманящая. Скрипели доски, лилась брага, хохотали девки, хохотали мужики. Кто-то хвалился новым засапожником, расписывая лезвие, как мать – молодицу на смотринах; кто-то вытирал засаленную бороду, кто-то затаился в углу с девицей.
– Славная, – согласился Баат. – А знаешь, что ещё славнее?
Он подмигнул и дотронулся до уха. Чонгар вслушался. Веселье, весна, подготовка к Лельнику. Казалось, в воздухе витал запах творога, а может, это просто скисло молоко. Но нет, Баат намекал не на это. Пришлось напрячь охотничье чутьё.
Сверчки, топот, за корчмой молодец миловался с какой-то девкой… Нет, дальше – за стенами детинца. Вот там, где-то у терема Горяты, сопел волчонок. Ах, Чонгар почти чувствовал, как шевелилась его шерсть! Он дремал – и при этом трясся от страха, прислушиваясь к каждому шороху.
– Понял, да? – голос Баата вернул Чонгара обратно в корчму.
– Волчонок скоро зашевелится, – подытожил он.
Баат засиял так, словно провёл целую ночь с Марушкой. Это могло бы порадовать и Чонгара, вот только Томаш уже ускользал из-под его носа. Впрочем, с тенью и впрямь сглупил. Он скрежетал зубами и винил себя. Если бы тогда не спугнул – может, поймал бы? И не пришлось волочиться в Хортец, врать Баату и ломать голову, думая, что же наврать старому другу.
– Плыви-плыви ящер да грызи орешки, – неожиданно пропел витязь. – Плыви-плыви ящер да девиц не трожь.
– Вот тебе каменья да златы одежды, – вторил ему Чонгар. – Ну а ближе к лету будет ещё рожь.
Эту песню в Подзмейном воеводстве заводили по весне – в основном мужики, когда выходили на поля и шли мимо речки или маленького озерца. Так они надеялись отвадить речную нечисть – голодную и жадную.
Баат снова погрустнел и спрятал лицо за кружкой, словно не желал больше говорить с Чонгаром. Неужели и он пострадал от этих гадов? Сколько были знакомы, а Баат никогда не рассказывал о родне – всё больше о девках да о Подзмейных землях. Надо будет как-нибудь спросить.