По воле Персеид

– Моя тетя права. Если я ничего не предприму, мы утонем.

Шарль

Впервые я увидел Фабьену у нее же дома. Я как раз курил на улице, за маяком. Мне тогда было слегка не по себе: я-то думал, все собрались, чтобы поддержать ее в последние дни.

Мне сказали, что она неизлечимо больна. Когда она на всех парах вылетела из маяка, то была похожа на дикого зверя, который мечется в поисках укрытия. Я подумал, что для умирающей в ней многовато энергии. Но это брат у меня врач, сам я в таких вещах ничего не смыслю. Мое дело – строить дома. Там-то она и призналась мне, что никакой у нее не рак, а депрессия. И что ее лучшая подруга и парень решили устроить ей на тридцатилетие праздник, поднять настроение. Матери и брату она соврала, потому что у них было полно предрассудков. Выдумала себе рак, просто чтобы от нее отвязались и дали время выздороветь. Знала, что рак они бы точно признали за серьезную болезнь.

Я помню, как смотрел на нее во время разговора и как подумал тогда, что в ней не было ничего от хрупкой женщины. Фабьена себя считала пожаром, но лично я видел фейерверк.

В тот вечер я открыл щиток и вырубил электричество, чтобы тьма положила конец вечеринке. Потом вернулся поглядеть, как Фабьена общается с гостями. Она была точно львица в клетке. Это надо было видеть: лицо, освещенное снизу – причем моим же телефоном. Всегда вспоминаю эту картину, когда хочу развеселиться. Ей хватило смелости объявить присутствующим, что депрессия заставляет жить вот так, без света, неделями – и пускай, мол, они испробуют это теперь на себе, пока ищут в темноте свои пальто с сапогами.

На маяке царил хаос. Многие в сердцах ругались, других же, как меня, рассмешила эта дерзкая выходка. Я подождал, пока все уйдут, и снова включил свет. Я хотел разыскать Фабьену, попрощаться, но ее парень Фридрих сказал мне, что она убежала ото всех к себе в мастерскую – наверное, решила принять ванну.

Вот кто бы еще в собственный день рождения мог выставить народ за дверь, в кромешную тьму, а сам – пойти принимать ванну? Только Фабьена Дюбуа. Когда маяк сгорел, меня наняли его восстанавливать. Я тогда сказал братьям – мы как-то у меня сидели, – что не могу больше там работать. Не могу ее видеть, невыносимо. Младший брат, Алексис, со смехом подтвердил: мол, точно, только она на площадку – я хоп в пикап – «за инструментами». А Максим так просто решил, что я спятил:

– Так ты что, просто бросишь все и свалишь?

По всему выходило именно так.

Каждое утро Фабьена приносила нам на площадку кофе, рассказывала, какой желает видеть будущую мастерскую, говорила, что тоскует по жизни на высоте, откуда видно верхушки деревьев. Спрашивала, не прилетали ли к кормушкам птицы – она беспокоилась, что шум от наших инструментов их отпугнет. Потом исчезала без лишних слов – чтобы снова, как по часам, прийти на следующее утро. Я понимал, что зря каждый вечер тороплюсь заснуть, лишь бы назавтра поскорее ее увидеть: ведь у нее уже есть Фридрих. Молодец парень. Счастливчик.

Братья убедили-таки меня продолжить работу – и шутками, и крепким словом, но в основном уперев на то, что негоже бросать начатое на полпути. Мы достроили маяк, и тут мне пришел заказ из одного западного региона. В утро отъезда я радовался, что покидаю Дэмон. Я не сомневался, что это к лучшему. «Пока, Фабьена, не волнуйся: я там найду себе такую же, как ты. И даже лучше». И ведь правда так думал! Ну не дурак ли?

Спустя шесть часов пути я остановился, чтобы написать сообщение ее подруге, Анне. Хотел спросить, понравилась ли Фабьене наша работа. Забыть решительно не получалось.

Ни дальний путь, ни новое место не спасали. В Скалистых горах мне стало только хуже. А мог бы догадаться, что так и выйдет. Мне все время хотелось, чтобы она была рядом и тоже видела всю эту красоту. Озера, деревья, мой съемный дом. Я сделал десятки снимков птиц, которых она точно не встречала еще вживую. Повсюду меня окружало именно то, что она любила. Чуть лес в итоге не возненавидел. А я ведь уезжал, чтобы забыть о ней, а не скучать еще сильнее.

Я пробовал встречаться с Сабриной, с которой познакомился спустя два месяца жизни в Тофино. Не помню уж, сколько раз я называл ее в лицо Фабьеной. Ну ведь ни капельки имена не похожи! Да и сами девушки – нисколько. Фабьена – брюнетка, а Сабрина – блондинка. Я убеждал себя, что вот она – моя единственная. Красивая, умная, целеустремленная. Но скучная.

Как-то вечером прихожу я к своему дому и вижу во всю дверь огромную надпись: Fabienne. Первой же мыслью было: ага, наверное, приехала меня проведать. Дурень. Не заметил даже сверху начала фразы: «Go back to Quebec to fuck your…»[1] Меня почти обрадовало, что Сабрина наконец показала какой-никакой нрав. Из-за этого поступка она стала для меня чуточку сексуальнее. Но все же не настолько, чтобы бегать за ней.

А дальше уже пошли несерьезные увлечения на ночь-две. Больше неохота было в именах путаться. Если девушка называла свое имя, я тут же его забывал.