По воле Персеид

– Мне нужны были деньги.

– Понимаю…

Повисло долгое молчание. Я воспользовалась паузой, чтобы переменить кисточку. Моя прежняя была недостаточно тонка для того, чтобы прорисовать седые волоски в ее черной шевелюре.

– Однажды я влюбилась в клиента. Избито, да? Отдает «Красоткой» с Джулией Робертс. Только мы были не такие красивые, как актеры в этом фильме. Мы были, пожалуй, еще красивее!

Она рассмеялась, и я вместе с ней. Нетрудно было поверить: Виктория и сейчас была красавицей.

– Ему было двадцать, мне – двадцать семь. Ему даже не секс был нужен, он просто подошел ко мне на улице, где я стояла, и сказал, что хочет со мной поужинать. Каждую пятницу подходил и просил. Бедный мальчик, сколько раз я ему отказала! В пятницу у меня была самая горячая пора, я ждала ее всю неделю. Но вот однажды совпало так, что я правда была голодна. И я пошла за ним. Я знала, что теряю возможных клиентов, но это было неважно, потому что рядом с ним я будто воскресала. Умел он, подлец, обращаться с дамой. Я впервые за много лет почувствовала себя женщиной. Настоящей. А не просто задницей и парой сисек.

Я немного придвинула холст к себе, чтобы Виктория не видела моего лица. Не люблю показывать другим, что я растрогана. Мы обе подскочили от неожиданности: в окно ударилась птица.

– Это к тому, что я скоро умру.

Будь на ее месте кто-то другой, я бы ответила, что окна вчера как раз мыли, а птицы в них часто врезаются, думая, что это продолжение неба. Дом «Птицы» ведь в каком-то смысле и есть продолжение неба… Но слова «я скоро умру» прозвучали из уст Виктории совсем безмятежно – казалось, она уже полностью приняла свою участь. Я продолжала писать еще около двадцати минут, пока полуденное солнце заливало золотом Сент-Огюст.

Она задумчиво смотрела в окно.

– В один ноябрьский день Эдмон позвал меня замуж – за большой картошкой фри и колой. Я подумала, что он спятил: мы ведь еще ни разу даже не целовались. А я, тоже вот сумасбродка, возьми да и согласись. Официантка вынесла нам маленькое пирожное, в середине которого торчала свечка, и сказала всем похлопать в ладоши. Медовый месяц мы решили провести здесь, а обратно в Монреаль так и не уехали. Я не хотела возвращаться в город. Мы открыли у причала забегаловку «У Виктории и Эдмона», где и проработали не покладая рук многие годы. Так и детей завели – между гамбургерами и картошкой фри.

Она закрыла глаза и накрылась одеялом. Я поняла, что мне пора дать ей отдохнуть.

Дом «Птицы» славился тем, что здесь работали только самые профессиональные и милосердные люди. По сравнению с трудом медсестер, врачей и всех остальных, кто тем или иным образом участвовал в жизни пациентов, мой вклад был довольно скромен. В сущности, Смарт был прав: если смотреть на вещи прямо, я со своими баночками краски и картинами просто играла с гуашью, только и всего. Но в то утро я исполнила последнее желание Виктории Виже. И я знала, что в этот раз действительно стала частью чего-то важного.

Когда картина была готова, я прислонила ее к стене тыльной стороной наружу – чтобы дать ей окончательно обсохнуть, но также из деликатности. Проходя мимо календаря, я, не удержавшись, поискала в перечне прошлых и будущих гостей имя «Эдмон». Эдмона не было. Уже выходя в коридор, я услышала за спиной голос Виктории:

– Если бы не он, я бы до сих пор стояла на панели. Была бы просто шлюхой. Старой шлюхой…

Фридрих

Все не могу выкинуть ее из головы. И все не верится, что вслух назвал ее «своей единственной». Оно, конечно, так и есть – но лучше бы я сказал ей это в другой обстановке, а не за стойкой, между маффинами и финиковым печеньем. Впрочем, Фабьена как раз любит откровенность.

Что ж, раз она единственная – жалею ли я, что изменил? Нет. Потому что, лишь потеряв, понял, как сильно люблю ее. Банально, но так. Жалею ли, что молчал о том, как мне мало огня в отношениях и как мне надоело тратить силы, пытаясь ее понять? Да.

Долгое время я был понимающим парнем, готовым на все, чтобы сделать ее счастливой, но в конце концов меня это все утомило. А тут еще и Камилла подвернулась – подружка моего помощника Брюно. Полная противоположность Фабьене. Легкая на подъем, заводная, горластая – ну я и поплыл.

В тот вечер я сказал Фабьене, что задержусь в ресторане, а сам назначил там Камилле свидание в час, когда закроется кухня. Мы остались одни во всем кафе. И сделали то, на что Фабьена никогда не соглашалась: потрахались на стойке. За этим вечером последовал второй, а потом еще и еще. Я возвращался потом на маяк и долго стоял в душе. Угнетала сама мысль о том, что сейчас нужно пойти и лечь рядом с Фабьеной.

Помню, что бы она ни делала – все действовало мне на нервы. Своим стрессом она заражала и меня, ее зацикленность на мелочах меня раздражала. Девушку, которую я некогда знал, было уже не различить за симптомами аутизма. Она часто упрекала меня, что я не хочу побольше о нем почитать. Я отвечал, что и так уже знаю достаточно, потому что жизнь с ней в этом плане лучше любого справочника. На самом деле мне это все было попросту неинтересно.