По воле Петра Великого

У шведов нашёл царь обычай: обильную закуску ставить сразу на стол, и этот порядок он распространил на весь свой обед, если находился в тесном, домашнем кругу. Парадные трапезы, конечно, протекали обычным порядком с длинной сменой бесконечного числа блюд, с участием полчища прислуги и придворных, с огромной потерей времени, чего особенно не любил Пётр. Мысли, планы, огромные затеи теснились в голове великана-царя, и духом, как и телом, большого и мощного. Теперь особенно, на склоне лет, жаль было Петру каждой минуты, потраченной не на дело, не на завершение начинаний, которые уже начинали давать плоды, выявляясь в законченном, стройном виде.

Война со шведами, начатая почти без средств и людей, приносившая раньше только урон и стыд, сейчас приняла совсем иной оборот... Явились флот, войско, по своей численности большее, чем отважные, вымуштрованные, но малолюдные когорты даровитого Карла XII. Ещё два-три последних усилия — и осуществятся мечты Петра о морском могуществе России среди других сильнейших морских держав Европы. Открытое море и обеспеченное сообщение страны с другими народами на обоих полушариях земли сулили России быстрое развитие внутренней жизни, хозяйственное обогащение и просветление умственное. А Пётр не отделял себя от родной, вручённой ему судьбою страны и тёмного, но полного богатых сил народа.

Склонный к крайним проявлениям во всём, Пётр довёл до крайности и свою бережливость относительно праздного времени. Только вечерами, а то и целыми ночами, по-старому, несмотря на запреты Блументроста и других медикусов, любил он просиживать в шумной, бесшабашной компании своих сотрудников и собутыльников, отдавая обильную дань «Ивашке Хмельницкому»... Зотов, князь-папа, Гедеон Шаховской, исподиакон, и сам Пётр, именующий себя протодиаконом, шумели, пили, пели, своими хриплыми, громовыми голосами стихари и гимны, сменяя эти тягучие, важные напевы светскими, залихватскими и совершенно непристойными песнями, какие поют матросы и солдаты, да и то уже под хмельком.

Сейчас Пётр выглядел очень неважно после такой вчерашней пирушки, сидел хмурый, с пожелтелым лицом, а мешки под глазами особенно вздулись и отвисли. Но приход Меншикова его оживил. Покончив с едой, дымя трубкой, потягивая вино, торопливо начал царь делиться со своим умным и чутким любимцем успехами по снаряжению флота, новыми соображениями и планами, пришедшими в голову за время их разлуки, помянул, как «усердно было пито вчерась» во здравие светлейшего князя Ижоры и как сожалели все об отсутствии Данилыча...

Данилыч в свою очередь, также с трубкою в зубах, сжато, но подробно доложил царю обо всём, что делается в сухопутной армии, вверенной ему; что слышно по царству из донесений, пришедших в Сенат; как и чем волнуется любимый Парадиз царя, новая столица. Были переданы поклоны от жены Меншикова царице и царю, помянули и сестёр её, весёлых девиц Арсеньевых.

   — Да, а что Гагарин-плут? — внезапно вспомнил царь. — Видел ты его? Был он у тебя? Или прячется, каналья...

   — Был, был, как же! — поспешно отозвался Меншиков, только и ожидавший этого вопроса, чтобы не первому завести речь о сибирском губернаторе и не пробудить подозрений в царе такой поспешностью. — Долгонько сидел, докладывал всё обстоятельно... И дары принёс изрядные!..

   — Да!.. Ха-ха-ха!.. Тебе первому уж попало от этого вора, казны народной расхитителя. Значит, верно, грабит он там в свою волю, тянет не хуже иных, на кого ополчался в прежние годы передо мной?.. А?.. Наживается по малости!

   — Ну, нет, господин мой полковник! Далеко не по малости! Так цапает, как, поди, и не снилося ни тебе, ни мне, хотя знаем мы обычаи правителей наших российских самые беспардонные, когда они к денежному ларю припущены бывают!.. Так думается, что всех их князенька наш перетакал!..

   — Ну!.. Быть ли может, майн херценкинд! Слышь, и для большого грабежу большой ум надобен, а, сдаётся, у нашего Матюши только и были, что длинные уши...

   — Да руки загребущие, да глаза завидущие... И того довольно, особливо в Сибири, где от очей твоих далеко, господин полковник. Он тамо, слышь, сим про себя так выражает, коли хто ему перечить пытается: «Слова пикнуть не сметь! Коли я приказал, так и быть должно! Я вам царь и Бог!»

   — Ого-го! Вон уж куды полез князенька... Значит, всё правду донёс рябой каналья, которого я фискалить в Сибирь послал. Тогда остаётся...