По воле Петра Великого

   — И ничего не завёл лишнего! — быстро отвечает Долгорукий, у которого на всякий спрос своё слово заранее приготовлено, по общему совету с Гагариным. — Просто гарнизон тобольский был, почитай целиком взят Бухгольцем в поход. А тут непокойно стало кругом. Надо было людей верстать, для городской обороны и для рассылок. А когда в скорости и те люди вернулись, которые шли с Бухгольцем на два, на три года, оказалось, что много их стало с прежними... Помаленьку князь распускает лишних.

   — А зачем ссорит князь Журухту с Хаип-ханом? К войне обоих подбивает, когда раней мирить их пытался да в согласие приводить... Не знаешь ли?

   — И то слышал! — живо подхватил князь, язык которому густо позолотил Гагарин. — Как вышла беда с Бухгольцем, и стал думать губернатор, што лучше этим двоим между собою резаться, чем в дружбе жить, крепнуть силами да на нас, на русских, зубы оскаливать, ножи точить... Пусть двое дерутся, а он радоваться будет, на их рознь глядя... Вот как говорил мне князь Матвей Петрович.

   — Слышу... вижу... хорошо ты запомнил речи его умные. Ну, добро! Спасибо за службу...

Отпустил царь продажного слугу, но не успокоился.

Однако и заняться вплотную делом Гагарина не было времени. Война со шведами стояла на самом переломе, на крутом резу...

Только складывал Пётр в своей памяти всё, что касалось Гагарина и великой, богатой Сибири, чтобы в более удобное время заняться обоими.

Видя, что от Петра нет особенно грозных вестей, смелее стал Гагарин проявлять полноту и силу власти своей в Сибири, стараясь пустить здесь поглубже корни.

Даже с Нестеровым завязал дружбу, стал задаривать фискала, полагая, что молчание, царящее со стороны Парадиза, обусловлено, в известной мере, и хорошими отзывами продажного ревизора, не подозревая, что Нестеров отписывал подробно Петру обо всех дарах и закупах губернатора, подобно Меншикову желая этим приобрести большее доверие государя. А в своих доношениях по-прежнему сообщал всё, правдивое и ложное, что только мог услышать и вызнать о губернаторе.

Настал 1718 год. Ещё раньше дошли до Тобольска дивные вести: исчез было бесследно царевич Алексей со своей любовницей, просто дворовой девкой Афроськой, которую подсватал ему его бывший учитель, потом приспешник, Никифор Вяземский.

Сын из-за границы писал Гагарину осторожно, условными знаками, что родился у молодой царицы сын, а это дало мысль Петру окончательно отстранить от престола первенца, как слабосильного и слабоумного, и заточить его навеки в монастырь. Желая избегнуть такой участи, царевич Алексей скрылся у австрийского императора, но был найден и сейчас возвращается домой.

Друзья из Москвы и Петербурга в то же время сообщили Гагарину, что на него надвигается большая гроза. Близким людям Пётр очень резко отзывался о князе и говорил, что ждёт лишь удобного времени, дабы рассчитаться с хитрым «сибирским царьком», как он выразился, за все лукавства, хищения и неправды великие против сибирских людей и самого царя.

Гагарин понял, что близкие люди — это Меншиков и Екатерина, которых князь при каждом удобном случае буквально осыпал подарками огромной цены. И если они решились таким кружным путём предупредить Гагарина о грозящей опасности, значит, последняя велика и отвратить её не могут даже оба близких царю человека...

Днями и ночами голову ломал Гагарин, отыскивая способ уладить дело, одолеть тайных и явных врагов, которые, очевидно, взяли большую силу у Петра... Призывал он на совет Келецкого, толковал и с Нестеровым, который часто заглядывал к «благодетелю», изъявляя самую рабскую покорность и собачью преданность. Даже с задором заводил речи о неожиданной опале, которая, весьма возможно, ожидает князя со стороны Петра, потому что окружающие завидуют положению Сибирского губернатора, имеющего возможность «золото лопатами грести»...

Келецкий советовал на время переменить всю систему управления, снова дать больше воли подчинённым, вернуть им возможность наживаться по-старому и тем создать себе естественных защитников вместо врагов, какими были почти все сибирские чины и служилый люд по отношению к «жадному губернатору», желающему всё захватить в свои лапы... Затем надо ехать в Петербург, просить об отпуске из-за расстроенного здоровья или хотя бы о замене другим лицом на время. Этот другой сразу очутится в худших условиях. Давать царю того, что давал Гагарин, он не сможет, и князя неизбежно призовут снова править краем, который только в его руках даёт необычайные до этого времени доходы.

   — Умно, да канительно!.. Позовут назад либо нет — ещё бабушка наворожила да надвое положила. Научат тут люди и нового, как ему быть, по моим следам как идти, деньги грести... Нет, подумаем ещё!.. Да и в Питербурх без зову ехать боязно... а с зовом — и вовсе страшно... Посидим лучше здесь тихим манером...

Нестеров уверял, что тревожные слухи — вздор. Он, фискал, хорошо пишет про благодетеля... А ему царь верит больше, чем всем вельможам своим...