По воле Петра Великого

Прежние опасения неожиданного нападения ослабели, разъезды посылались всё реже, не охватывали широкого круга, как раньше. Кочевники успели усыпить недоверие московов, и те довольно беспечно встретили вешнее солнце и тепло, готовясь к дальнейшему походу. В крепостце должен был остаться небольшой гарнизон из казаков, который теперь и нёс сторожевую службу, а остальные казаки охраняли весь косяк лошадей отряда, пущенных в степь, у стен городка, на первую, вешнюю траву... Больше полутора тысяч коней рассыпалось по степи и, под охраной сотни верховых, днём паслось, а по ночам загонялось в несколько огромных загонов, устроенных под самыми городскими стенами. И до утра, сидя у костров, сторожили их люди, пустив в ночное на пастбище своих верховиков, занятых целыми днями.

Разговевшись тут же, у костров, всем, что принесли из города товарищи, сидели очередные сторожа в пасхальную ночь и мирно толковали о предстоящем походе, вспоминали дом, семью, а то и сказки слушали, страшные, увлекательные вымыслы, которые так хорошо умеют рассказывать иные из них.

Костры ярко пылали, кидая в чёрное ночное небо мириады искр вместе с клубами дыма и пламени от горящего сухого валежника. Свет заставлял жмуриться, слепил глаза, и ещё чернее и непрогляднее казалась степная даль, одетая ночным туманом и мглою.

Вдруг какой-то гул послышался со стороны степи. Казалось, не то поток воды катится и падает с высоты на валуны, перекатывая их, не то земля гудит, прерывисто и тяжко дыша... Всё ближе рокот неясный, всё твёрже и отчётливее мерные удары чего-то тяжкого, твёрдого о грудь земли... И быстро вдали стали обозначаться очертания большого табуна неосёдланных коней. Неизвестно почему, неведомо откуда неслись кони. Может быть, мирно паслись за сотню вёрст, но что-то грозное всполошило, напугало их... Нападение барсов, волков или пожар степной?.. Кто знает! Но сюда скачет табун; видно, как веются конские гривы по ветру среди неясного, предрассветного сумрака.

Уже совсем близко табун... Крепко сидят всадники, сжав искривлёнными ногами голые бока неосёдланных лошадей. Гикнули все разом! Стрелы посыпались в казаков, грянули выстрелы, засвистали копья, пущенные метко сильной, привычной рукой... Едва успели схватиться за свои ружья казаки. Но пока они наставили их на рогатки, пока выбили огонь, стреляя наудачу, несколько из сторожей уже полегло, а нападающие, разделясь на три части, делают своё дело. Одни — со сторожами перестреливаются; другие залегли у ворот крепостцы, в которой уже слышны рокот барабанов и звуки голосов... Эти должны задержать выход людей из крепости, пока третий, самый многочисленный отряд ломает загоны, выгоняет в степь лошадей... Вот уж все полторы тысячи коней на свободе. Прирождённые коноводы-пастухи, калмыки и киргизы, окружили сбитый в кучу табун, гикнули и погнали его вперёд, в необъятную степь, которая уже светлеть начинает, ожидая солнечный восход.

От выстрелов, от гика и крика ошалели кони, мчатся вперёд, подняв хвосты, распустя гривы... А за ними демонами мчатся погонщики...

Сообразили в крепостце наконец, что случилось... Выстрелы ружейные со стен и из башен грянули вслед убегающим врагам. Потом и пушечный удар прокатился в тихом предрассветном воздухе. Но от этих залпов и пушечной стрельбы ещё больше обезумели и без того напуганные кони... Правда, пули и картечь уложили несколько врагов, упало и лошадей около десятка. Зато остальные ещё быстрее ринулись вперёд.

Не отважился Бухгольц сейчас же выслать из крепостцы людей, не зная, есть ли засада кругом. Ждать решил до утра, тем более что без коней и не догонят его люди уносящихся всадников... А нападающие, пользуясь этим, почти без потерь, скрылись из виду также быстро, как и появились...

Дождался утра Бухгольц. Выслал людей на разведки. Неутешительные вести принесли люди.

Куда ни глянуть глазом — на этом и на другом берегу — дымятся костры, видны отряды вражеские, которые ещё держатся поодаль из-за орудий, стоящих на стенах Ямыш-городка... Но ночью они ближе подберутся, правильную осаду поведут, все выходы и пути отрежут русским из городка. Только к реке, к воде и останется один свободный путь. Нет у степных кочевников подходящих суден, чтобы и тут поставить сильную заставу...

   — В отоку попали мы, господин подполковник! — доносит пятидесятник, старый сибиряк, сам производивший разведку. — Одно и есть — по реке скорее назад уходить!..

Ничего не ответил Бухгольц, отпустил разведчиков.

   — Трубу мне долговидную! — приказал он своему денщику, взял подзорную трубу, пригласил двух-трёх офицеров-шведов, знакомых с инженерным делом, с правилами фортификации, стратегии, и вышел на башню.

Не солгали разведчики. При свете дня видно, что осаждён городок отрядом, по крайней мере, тысяч в десять.

Нападать на городок, отлично укреплённый, они, конечно, не решатся. Но и на них нельзя пойти без лошадей. Надо сидеть за стенами, пока есть боевые и съестные запасы. А потом?!

Думать не хочется сейчас Бухгольцу об этом «потом»...