По воле Петра Великого

Но здесь же, как знал каждый сибиряк, часто бродят шайки воинственных киргизов Каменной орды. Почти вечно воюют между собою эти два племени, родные по крови, но различные по вере и обычаям, одни буддисты, другие мусульмане. И даже во время перемирия, какое теперь настало между двумя народами, не могут удержаться удальцы киргизы, разбойники и воры по природе; переплыв на своих горбоносых, неутомимых конях Иртыш, покидая его левый берег, где владения повелителя Каменной орды, появляются барантачи обычно по ночам на правом берегу, во владениях калмыков, нападают на одинокие юрты, на небольшие улусы, угоняют скот, прихватывают и пленников и снова исчезают за рекою. А там, в горах и в степях родных, легче найти червонец, затерянный в песке, чем этих удальцов, которым не страшен даже гнев их собственного повелителя-хана...

На вторую же ночь наехала такая шайка на Трубникова и его людей, отдыхавших вокруг большого костра. Человек двадцать всадников стали со всех сторон приближаться к костру, оцепив его широким кольцом, чтобы оставаться вне выстрела.

Вот один всадник, припав к гриве лошади, вырвался из кольца.

   — Гей! Что за люди? — крикнул он, приблизившись так, что можно было переговариваться свободно. — Зачем вы здесь? Откуда?.. Сейчас давайте ответ.

Толмач не успел ещё перевести Трубникову вопроса, который и без того понятен был офицеру и трём его конвойным, как заговорил один из них, Пиленко, держа на прицеле свою фузею, как и все остальные.

   — Отвечать ему, что ли, господин подпоручик?.. Разом сыму с коня разбойничью башку эту бритую!.. Прикажите «огонь», пра! Што с ими калякать... Пра!

   — Молчи! Видишь, ещё подъезжают собаки... их уже с полсотни наберётся, а нас шестеро... да и то на этого плоха надежда! — поведя глазами в сторону Чжан-Шала, толмача, негромко отозвался Трубников. — Темно в степи; нам от огня плохо во тьму стрелять... А им хорошо... Если начнём костёр гасить, они тут и налетят!.. Надо потолковать с ними... Так, смирно сидите, пока они неблизко подбежали... Я сам спрошу!..

И громко по-калмыцки крикнул Трубников передовому всаднику:

   — Гей!.. А вы что за ночные люди? Барантачи-разбойники?..

   — Нет! Мы посланы разъездом от нашего хана пресветлого, от Хаип-Магома. Посланцев Эрдени-контайши калмыцкого провожали на этот берег, теперь возвращаемся к нашему хану. Давайте же ответ: вы кто такие?..

   — А мы посланы к вашему хану и к Эрдени-Журыхте от светлейшего князя, губернатора Сибири и наместника его царского величества с большими вестями. Так вы берегитесь трогать нас! — пригрозил Трубников. — Лучше примите вести, передайте их вашему хану, а нас пустите нашим путём.

Всадник молча стоял на месте несколько мгновений и вдруг, выпрямись на седле, повернул к кучке своих, которая темнела на вершине ближнего холма, за цепью всадников, окруживших костёр. Очевидно, там были начальники шайки.

Через две-три минуты снова подъехал всадник.

   — Мой господин, Таанат-бай, сказать изволил: если правдивы слова ваши и нет грязи на языке у вас, он желает сам проводить послов сибирского большого начальника, наместника белого царя, к своему повелителю, Мамай-салтану, сыну Абулхаир-хана, брата Хаип-Магома-хана. По воле Аллаха, недалеко за рекой стоит Мамай-салтанэ со своими воинами, которых многие тысячи. Желаешь ли, посол, сделать так, как говорит мой господин, Таанат-бай?..

Переглянулся со своими Трубников, выслушав киргиза.

   — Вот оно што! Уже и тут у нас под боком племянник ханский с целой ордою... У этих вон и фузеи видны за плечами... Ничего не поделаешь. Надо на мир идти... Поедем к Хаипу сперва, потом и до контайши доберёмся, коли Бог даст! — решительно проговорил Трубников и крикнул: — Ладно! Присылайте сюда одного из ваших, как аманата, что не тронете нас, если мы выйдем к вам с миром... Тогда и мы оружие спрячем, ружья повесим за спину, к вам подъедем для разговора дружеского.

Опять скрылся всадник, а через несколько минут явился он же и прямо въехал в группу московов, которые ожидали, сидя на конях. Он был без копья, старинный мушкет торчал в чехле за плечами; не было видно за поясом ни пистолей, ни кинжала.

Двинулись теперь все семеро к той группе всадников, которая маячила вдали, на холме среди сумрака ночного. Киргиз был в середине. Кольцо всадников уже разомкнулось во многих местах, и они тоже потянулись гуськом к вершине холма.

Быстро закончились переговоры. Седой Таанат-бай, с широким, скуластым лицом и глазами, сверлящими, казалось, самую душу, поприветствовал московов и предложил отдохнуть до утра в одной из войлочных палаток, которые быстро стали разбивать его уздени. А на рассвете, сказал он, придётся переправляться через реку и ехать к Мамай-салтану, стоящему в пяти-шести переходах от берега со своими улусниками и другими батырями, снарядившимися на войну, когда прошла весть, что ведёт на них своё войско русский начальник.