По воле Петра Великого

Ещё десять лет тому назад была введена во всей Сибири винная и пивная монополия. Под страхом кнута, а то и виселицы никто не смел варить пиво и гнать вино на дому, «самосидкой», как это было искони. Устроены были казённые заводы винные и пивоваренные, скупалось и со стороны вино, пиво и продавалось по двойной цене из царёвых кабаков, которые, согласно указу Петра, надлежало устроить на каждой улице... Из кружечных дворов простое вино, то есть водка, отпускалось по одному рублю двадцать алтын ведро, а двойное, или спирт, по два рубля сорок алтын. И бойко шла торговля, несмотря на такую высокую цену. Но ей всё-таки мешали тайные винокурни, а сбыту пива — домашние пивоварни. Да и в казённых кружечных дворах творились большие хищения. Целовальники, войдя в стачку с продавцами, наживались на всём. Покупая зерно для перегонки, ставили двойные цены, утаивали готовое вино и продавали в свою пользу; сдавая на откуп эти доходные статьи, получали крупные взятки от арендаторов и писали потом договоры, явно убыточные для казны.

Это должен был проверить Елчин на местах и сам затем мог сдавать на откуп кружечные дворы, писать договоры на поставку вина и пива с кем выгоднее будет для казны.

Этим распоряжением в руки Гагарина направлялись сразу изо всех углов Сибири крупные барыши, какие раньше расплывались по рукам местных городовых воевод, целовальников и приказчиков винных. В первый же год эти барыши должны были дойти до полусотни тысяч рублей. А с уничтожением тайного курения вина и варки пива — сумма могла утроиться, потому что сибиряки привыкли сами много пить, а ещё больше вина и пива шло в кочевья инородцев, которые жадно пристрастились к московской огневой водице, к вкусному пиву и отдавали за отраву лучшие свои меха, добычу тяжёлой охоты, что только им удавалось промыслить за целый год...

Заранее подсчитывая новые, крупные доходы, Гагарин, опытный сибирский правитель, знал, что громкие вопли и тайное недовольство вызовут среди служивых людей его новизны, и для противовеса старался заручиться любовью и расположением у всех без различия: сектантов и церковников, у кочевых инородцев, у наезжих купцов бухарских, китайских, особенно богатых, влиятельных в этом краю.

Да ещё с духовенством сразу сумел поладить Гагарин, зная, что стадо мирское всегда бредёт слепо за пастухами, как бы те плохи ни были.

Несговорчив оказался только сам митрополит Иоанн. Желчный, ограниченный, он захотел по-старому быть если не выше нового наместника царского, как князь церкви и наместник самого Господа, то хотя бы стоять наравне с Гагариным и в глазах обывателей, и по влиянию на ход управления в обширном, богатом краю.

Стремительный апостол новых порядков в московской церковной жизни, владыка сразу стал шпорить Гагарина, требуя от него строжайших мер по отношению к детям дьявола, раскольникам, еретикам-староверам. Властный поп и знать не хотел, и замечать не старался, как терпимо отнёсся Гагарин к этим староверам, гонимым в зауральской части царства и нашедшим первое время для себя более спокойный приют на сибирском приволье. Упрямый инок, даже заметив явную склонность князя к церковной старине, умышленно не пожелал считаться с этим и ещё яростнее стал нападать на еретиков больших и малых, по старой поговорке: кошку бьют, а невестке намётку дают!..

Гагарин понял приёмы Иоанна. Сейчас же полетели письма в Питер и на Москву. Тобольский митрополит, честолюбивый, но преданный своему делу и Петру, выставлен был чуть ли не как самый опасный человек и совратитель душ христианских и быстро, через три года, был замещён Филофеем Лещинским, или схимником Феодором, как в эту пору уже назывался этот прежний архипастырь Тобольский, потом — строгий подвижник, задолго до смерти принявший схиму.

С Лещинским у Гагарина нашлось много общего по взглядам на «истое церковное богослужение». Старец сильно тяготел к старине, к старопечатным книгам, по которым спасались великие сподвижники, святители московские. Затем особенное внимание обращал Феодор на озарение инородцев светом веры истинной и, занятый этим подвигом, не мог мешать ни в чём Гагарину. А последний, увеличив оклады попам, построив до сорока церквей в русских посёлках и в улусах новокрещёных инородцев, сразу завоевал себе глубокое расположение нового иерарха. Что же касается рядовых церковников, городского и деревенского причта, о нём и говорить нечего.