Обыкновенно в Чимган ездили на извозчиках, которые брали за весь конец 12–15 рублей. Менее состоятельные переезжали в сартских арбах, и тогда переезд длился два дня.
На пути обязательно останавливались в селении Искандер, связанном с деятельностью великого князя Николая Константиновича. Здесь для проезжающих были разбиты киргизские юрты, полукруглые, на веревках, с накинутой сверху кошмой. Путники устраивались на ночлег на сартских кроватях, дешевых, но довольно удобных. Рама из круглых обрезов дерева на деревянных ножках, небольшой подъем для головы. Вместо матраца сетка из натянутых веревок. На них кладется толстое сартское одеяло, мягкое из ваты. В общем, спится удобно.
Вместо буфета, — чайхана, в которой путники достают не только чай, но и неизбежный палау, шашлык или пельмени; вместо хлеба — сартские лепешки.
После Искандера начинается подъем с быстро улучшающимся горным воздухом.
В самом Чимгане дачники, как правило, жили в таких же юртах. Они устанавливались в урочище на летнее время окрестными киргизами. Только немногие постоянные посетители Чимгана имели собственные деревянные бараки. Постройка таких бараков обходилась в 75–150 рублей, смотря по «роскоши» их, и самые бараки легко перепродавались или сдавались в наймы.
Ни о каких удобствах жизни на таком курорте думать не приходилось, но здоровье, особенно у детей, хорошо восстанавливалось.
Туркестанская власть в эту пору сильно была озабочена русской колонизацией края. Поэтому здесь устраивались особые поселки из переселенцев. Частью в них селились отслужившие свой срок солдаты с семьями, — к солдатам, для этой цели, еще во время службы перевозились на казенный счет их семьи; большей же частью население поселков составляли переселенцы из России.
Нередко, однако, созданные поселки не приводили к результатам, и виноваты в этом бывали сами переселенцы. Все, что можно, для них делалось: их участки наперед орошались, с помощью сартских или киргизских рук, им строили избы и вообще широко шли на помощь материально. Все это баловало поселенцев и вызывало с их стороны повышенную требовательность.
Бывало, что подготовленные для них участки они передавали в аренду местному населению. Построенные для них дома сдавали горожанам на лето под дачи. Пособие иной раз просто пропивали. А когда им не хватало денег, то женщины, и иногда и мужчины, шли наниматься прислугой. Это было для них тем возможнее, что вопрос с прислугой в то время стоял в Ташкенте весьма остро, именно с прислугой русской.
Мужская прислуга из сартов — кучера, повара и лакеи — находилась довольно легко; женщины же сартянки, ввиду установленной их законом затворнической жизни и запрещения открывать лица перед чужими мужчинами, а особенно перед «неверными», не могли идти в чужой дом в услужение. Поэтому женская прислуга набиралась только из русских — солдаток или переселенок, и спрос на них всегда превышал в несколько раз предложение.
Чтобы достать няньку или кухарку, надо было иногда целыми неделями выведывать, хлопотать, искать через знакомых… Если предвиделась женщина, надо было сторожить, чтобы ее не переманили другие… И получивши наконец такое сокровище, надо было его ублажать. Оставивши вас, женская прислуга имела ведь в своем распоряжении целый ассортимент предложений. Одним словом, женщина зарабатывала легко и достаточно, так что нередко легким трудом жены кормились около них и мужья.
Слишком утомлять себя женская прислуга не бывала склонна; у нянек, например, выработалось при найме на место условие:
— На кого мне спать: на себя или на ребенка?
Спать на себя означало, что работа няни только дневная. Что происходит с ребенком ночью, — это уж ее нисколько не касается: возится ночью с больным ребенком мать-нанимательница, а нянька рядом храпит вовсю.
Очень любила русская прислуга праздники. О воскресеньях и всех церковных праздниках нечего и говорить, но она увлекалась и царскими праздниками.
Например, когда праздновалось коронование Николая II, русская прислуга в Ташкенте гуляла и пьянствовала целых две недели.
Мужчины из русских поселенцев нанимались — если вообще нанимались — по преимуществу кучерами. Много между ними бывало пьяниц. Было со мною, что, выехавши в город с трезвым кучером, я должен был для возвращения сам сесть на козлы, спустив совершенно напившегося во время стоянки своего возницу.
Один раз, впрочем, у нас был замечательный кучер из русских: с лошадьми проделывал настоящие чудеса. Пускал их пастись безо всякой привязи или пут. Ему за это выговаривалось, а он только посмеивался:
— Никуда они не уйдут!
И действительно, посвистит как-то особенно, и лошади бегут к нему, точно дрессированные собачки.
Любили его лошади удивительно. Сидя на козлах, он заставлял их простым посвистом мчаться так быстро, как этого не удавалось достигать кнутом.
К сожалению, этот кучер был отчаянный пьяница: пришлось довольно скоро уволить.