По волнам жизни. Том 1

Мужская прислуга из сартов или киргизов была много лучше. Они вовсе не пьянствовали, — по крайней мере, так было в ту пору. С ними, однако, бывали другие трудности. Главное — у них не было никаких документов.

Приходит сарт наниматься.

— Как твое имя?

— Ахмет!

А таких Ахметов в туземном городе тысяч двадцать или тридцать. Кто их разберет, какой именно из Ахметов служит у вас. А такому Ахмету приходится доверять все свое имуществу. Еще удивительно, что нас так редко обкрадывали.

Сарты и киргизы, привыкшие к лошадям с детства, бывали превосходными кучерами, но нередко без пощады обворовывали хозяев. Нарочно ломали наш экипаж, чтобы получить куртаж[380] от экипажной мастерской при ремонте. Кстати, во время ремонта пользовались внеочередным отдыхом. Крали корм у лошадей и продавали его в соседние сартские лавочки. Равнодушие к хозяйским интересам — полное.

Рано утром поехал наш сарт-повар верхом в город за покупками. У него нашу лошадь украли. Сарт спокойно вернулся на обсерваторию пешком, напился чаю, отдохнул… А затем приходит с докладом:

— Лошади нету!

— Как так?

— Привязал ее с покупками возле аптеки. Выхожу — лошади нет. «Караульщик» сказал: «Иди домой! Лошадь сама домой придет». — Я пришел. А вот уже два часа, а лошадь не приходит!

Она не пришла и до сегодня.

Был у нас кучер — дунганин, сарт из китайского Туркестана. Злой был человек и нещадно бил лошадей — чтобы они его боялись.

Как-то раз я услышал неистовый конский топот. Заглянул в конюшню и увидел, что дунганин без всякой причины избивает кнутом мирно стоявших в стойлах лошадей. Разнес его, запретив это делать.

Дунганин зло смотрел и молчал. Но в эту же ночь отомстил. Встал ночью, будто для корма лошадей, оставил дверь конюшни открытой, а его, вероятно, друзья-конокрады увели пару лошадей через проломанную ограду.

Кучера арестовали, но через три дня отпустили за недостатком улик. Лошадей, конечно, не нашли.

Туземцы-прислуга также увлекались своими праздниками, особенно Уразою (Рамазаном).

Долгое время служил у нас лакеем молодой сарт Юлдаш. В начале службы он был превосходен: быстрый, старательный. Но заработав кое-что, начинал мечтать об отдыхе. Прямо отказаться от службы Юлдаш почему-то не хотел: вероятно, считал это дурным тоном. Но он старался нас так извести, чтобы мы сами его уволили.

Он начинал ходить по дому все медленнее и медленнее. Пошлешь его за чем-нибудь, а эта фигура в бешмете и тюбетейке так переступает ногами, как будто несет вазу с водой и боится воду расплескать. Ясно, что дело шло к его уходу. Один раз я не выдержал: схватил его за рукав и провел по комнате, показывая темп, каким надо ходить. Он не обиделся, но стал двигаться еще медленнее.

Пришлось его рассчитать.

Погулял Юлдаш месяца два и, выждав, когда мы как раз были без лакея, снова приходит, улыбаясь, наниматься. Лакей, или малай, как здесь называли, был он хороший, честный. Взяли его снова. Опять служил несколько месяцев безукоризненно, а скопив денег, снова стал нас изводить медленностью.

Так он уходил и снова нанимался пять или шесть раз…

Болезни

Прелесть туркестанской жизни отравлялась болезнями, свойственными его климату.

Очень чувствительным бичом являлась малярия. В некоторых местах она гнездилась постоянным, неизбывным злом. Такими местами, например, были: Мерв, Кушка, Термез. В Мерве в среднем каждый житель заболевал два раза в год малярией. На Кушке и в Термезе, где были русские крепости, дело обстояло еще хуже: люди точно таяли, и смертность от малярии была немалая.

Но в большей или меньшей мере малярия проявлялась повсюду в Туркестане, за исключением горных мест. Она зло сказывалась и в Ташкенте, сильнее на детях, но также и на взрослых.

Одно время — это было в 1896 году — малярия особенно разыгралась в Туркестане: стала нещадно косить туземное население, которое, как казалось, могло бы и акклиматизироваться в этом отношении. Целый ряд кишлаков настолько был поражен малярией, что заезжавшие в такие поселения не могли, бывало, найти ни одного здорового человека. Многие сарты от этого умирали, и попадались кишлаки, где все население сплошь вымирало от малярии, точно от чумы.

Замечательно, что на не привыкшее к хинину население — это средство действовало превосходно. Проявлялись чудеса быстрого выздоровления. Но наличные запасы хинина были в крае быстро исчерпаны, а пока получались новые, много погибло людей.

Об особой болезни риште, вызываемой употреблением зараженной воды, уже говорилось.

Специально в Закаспийской области большим злом является так называемая пендинка[381]. Это — прыщи, появляющиеся на теле, чаще всего на лице. Они остаются долгое время и не поддаются лечению. Но в позднейшее время пендинку стали с успехом лечить солнечными ваннами. Когда болезнь кончается, на теле или на лице остается навсегда пятно, безобразящее человека.

Обстановка бывала благоприятной и для вспышек, время от времени, чумы, преимущественно на границе с Афганистаном и в Бухаре.

Энтомологическое царство