По волнам жизни. Том 1

Края, где дремлют доблестные мощи,
Ваш горько мил покорствующий вид.
Пусть ваша ширь нам сердце исцелит.
Здесь краше мир, дела людские — проще.

Как пурпур — абрикосовые рощи

И виноградник золотом залит.
Ручьев прорытых льется хризолит,
Бредет верблюд, задумчивый и тощий.

Из низкой чащи глиняных оград,

Ее наполнив, обвисает сад,
К песчаному гранат склонился праху.

И в небеса восходят тополя…

Кадит благоуханьями Аллаху
Кадильница отшельников — Земля.

«Земля». К. Липскеров[383]

НА ПЕРЕЛОМЕ

1. Конец туркестанской жизни

С. С. Козловский

Заведующим обсерваторией, вместо Гедеонова, был назначен геодезист Степан Станиславович Козловский. Маленький полковник, поляк по происхождению, близорукий, с моргающими глазами.

Приехал С. С. один. Жена и сын остались в России. Он поселился в одиночестве, в своем большом доме из семи комнат, с двумя денщиками. Сначала им завладели Залесские. Он не завел своего хозяйства и каждый день у них обедал. Но не выдержал обстановки, явился к нам и стал усиленно просить взять к себе столоваться. Это стесняло жену, но пришлось согласиться.

Стал Козловский бывать у нас каждый день. Человек — милый, в высокой степени воспитанный и корректный. Одно было неудобно — ужасно засиживался. Придет обедать в четыре, а сидит до десяти, и так каждый день. Ленив был он, наука его не интересовала, а поговорить любил. Наше отношение к себе ценил и не раз старался джентльменски за это отблагодарить.

Служебные отношения у нас с ним были превосходные, и мне на обсерватории стало совсем хорошо.

Но генерал Жилинский стал похварывать. Его жена долгое уж время жила в России, ему одному было и нелегко, и скучно. Он уехал в отпуск к жене, заболел там и вскоре вышел в отставку. На его место, как и ожидалось, был назначен Д. Д. Гедеонов.

Сразу большинство сослуживцев — топографов стали меня чуждаться.

Назначение Гедеонова было для меня, конечно, неприятно, но, благодаря посредничеству между нами С. С. Козловского, все протекало терпимо. К тому же Гедеонов по опыту знал, что заступиться за себя я и могу, и умею.

Понемногу и наиболее боязливые сослуживцы убедились в том, что Гедеонов меня не съест. Перестали меня чуждаться.

Все же Козловский был человеком исключительно общественным. Просиживание у нас целыми вечерами под конец перестало его удовлетворять. Он завел свой круг знакомых, преимущественно в среде офицеров Генерального штаба. Сам большой любитель покутить, С. С. сошелся по преимуществу с кутилами. Сначала кутежи происходили в военном клубе, но это было слишком на виду, и они стали происходить в гостеприимном доме одинокого С. С. Козловского.

Эти собрания причиняли немало затруднений моей жене. У самого Козловского, жившего на холостом положении, хозяйства никакого не было. Наприглашавши к себе гостей, С. С. является к нам и, целуя руки, умильно просит, часто моргая сквозь очки глазами:

— Марья Николаевна, выручьте меня, пожалуйста…

При наших дружеских отношениях его нельзя было не выручать. Жене приходилось снабжать его полной сервировкой, готовить более сложные кушанья, если он их не заказывал, как иногда бывало, в клубе; простейшие же блюда он готовил сам с денщиками. На другой день всю сервировку приходилось приводить в порядок.

Козловский обыкновенно уговаривал и нас принимать участие в его банкетах. Здесь мы и имели возможность близко наблюдать многих офицеров Генерального штаба, которые впоследствии вызывали о себе разговоры в Великую и в гражданскую войны.

Мало-помалу кутежи компании Козловского стали все же притчей во языцех.

Однажды, после весело проведенной ночи, С. С. Козловскому приснился скверный сон. Снится, будто кто-то тянет с него одеяло, будит его. С. С. закрывает глаза:

— Спать хочу!

А одеяло все сползает:

— Проснись, petit homme[384]!

Открывает глаза и вдруг — понимает…

Это вовсе не сон! Его будит, дергая за одеяло, его собственная жена, неожиданно, безо всякого предупреждения, прибывшая из Петербурга.

До Леониды Фердинандовны дошли вести о веселом образе жизни мужа. И она, оставив в Петербурге единственного и очень любимого ею сына, не предупреждая мужа, прибыла в Ташкент водворять порядок.

Кончились для С. С. красные дни Аранжуэца…[385]

Л. Ф., сама по себе хорошая женщина, старалась строго держать мужа. Француженка по происхождению, она плоховато говорила по-русски, предпочитая французский. Называли они друг друга:

— Petit homme! Petite femme![386]