По волнам жизни. Том 1

Ревизия вызвала сильное смущение у губернатора Георгия Самойловича Ковалева, который был раньше сам полицеймейстером в Тифлисе, но после того, как был в 1906 году покалечен брошенной в него бомбой[619], получил в компенсацию этот пост. Конечно, для его смущения основания были, но я постарался смягчить ему эти ощущения, так как лично за ним ничего предосудительного не было.

Полиция оказалась такой же неудовлетворительной, какой она была в ту пору повсюду и какой только она быть и могла, так как на грошовое содержание, не позволявшее, в сущности, и жить, призывались люди, облекаемые большой властью над населением. Были взятки, поддержка притонов с девицами и т. п.

Между прочим, вырисовывалась видная в губернском городе роль темного проходимца — еврея Неймана, содержателя третьесортной гостиницы с подозрительными девицами. Этот проходимец, благодаря близости к полиции и даванию денег взаймы разным представителям власти в городе, приобрел совершенно нетерпимое значение. Он стал скрытым агентом власти, через которого, с помощью взяток, можно было обделывать разные дела.

Когда я указывал на эту грязь Ковалеву, он резонно отвечал:

— Что поделаешь! Конечно, наши пристава и полицейские чиновники в нравственном отношении ничего не стоят. Но честные люди на выплачиваемое им грошовое содержание не идут, а состав полиции пополнять нужно. Выгоню я пристава или околодочного, его тотчас же возьмет бакинский или эриванский губернатор. Выгонит он, беру я. И должен брать, потому что без полиции обойтись нельзя, а других, честных кандидатов, не найти…

Эта справедливая жалоба имела, в сущности, тогда всероссийский масштаб.

Понадобилось мне повидать вице-губернатора князя Сергея Дмитриевича Оболенского; зашел к нему в губернское правление. Двери открыты, доступ каждому свободен, у входа — никого. Я поднялся вверх, прошел по помещениям, кабинетам, видел брошенные по столам дела, мог бы их унести… И ушел я так, что о моем посещении никто бы и не знал. Мне не хотелось из‐за этой патриархальности поднимать историю, и я ограничился рассказом об этом Оболенскому, который, как главный начальник губернского правления, был немало сконфужен.

В своем отчете наместнику я рекомендовал удалить полицеймейстера (не дожидаясь, он и сам ушел) и выслать из Елисаветполя Неймана; чем кончилось — не знаю.

Приглашает меня помощник наместника Ватаци:

— Только что пришла телеграмма о недопустимом явлении: стачке городской полиции в Туапсе. Все городовые вдруг отказались продолжать службу. Немедленно поезжайте и расследуйте, в чем дело!

— Слушаю!

— Это — вам официальное поручение. А по секрету я поручаю вам съездить в Новороссийск и присмотреться к действиям губернской власти. Но замаскируйте это и о результатах доложите лично мне.

Последнее, лично для меня, было поручением щекотливым. Во-первых, при постоянных пребываниях на даче под Новороссийском, у меня завязались личные хорошие отношения и с губернатором Алексеем Александровичем Березниковым, и с вице-губернатором Александром Федоровичем Мосоловым. Во-вторых же, Березников был в личных дружеских отношениях с моим начальником Петерсоном и пользовался его особым покровительством.

Мы условились с заведующим особым отделом по полицейской части при наместнике Г. Л. Львовичем, что он пошлет губернатору телеграмму о моей ревизии с расчетом, что она получится за несколько часов до моего прибытия. Так и вышло. Но мое имя, как громящего ревизора, слишком прошумело на Кавказе, и мой приезд у губернских властей вызвал большое волнение.

В Туапсе встретил меня на пароходе начальник округа подполковник А. М. Циклауров, и меня приятно удивило его спокойствие. Это предсказывало, что ничего особенного не произошло.

В это время Туапсе было переполнено, в связи с постройкой порта, народом. Гостиницы так были полны, что для меня с трудом нашли маленький номер, вроде курятника, в деревянной пристройке при гостинице.

Целый день провел я в допросах чинов администрации, посторонних лиц и самих полицейских, подавших скопом в отставку. И выяснилось, что никакой политической подкладки здесь не было. Городовые получали только по одиннадцать рублей в месяц, а на это грошовое содержание, при сильно возросших на все, в связи с постройкой порта и наплывом народа, ценах, — действительно просуществовать возможности не было.

Несколько раз поднимался вопрос об увеличении им содержания. Но городская дума, заполненная либералами, принципиально враждебными полиции, в увеличении отказывала. Под конец городовые заявили о невозможности для них продолжать на таких условиях службу, но поступили вполне корректно, оставшись на своих местах до времени, пока им не найдут заместителей.

Выяснив эту картину и полную невиновность Циклаурова, я проехал в Новороссийск. И этот город оказался переполненным, номера в гостинице не было ни одного. Меня поместили в какой-то гостиной и просили прождать, пока освободится какой-нибудь номер. Но едва я расположился, как докладывают:

— Управляющий губернией.