По волнам жизни. Том 1

Я стал убеждать секретаря канцелярии А. А. Эльзингера взять на себя это дело. Как говорилось, впоследствии оказалось, что Эльзингер — германский шпион. Быть может, поэтому он согласился заняться делом, которое давало в его руки такой богатый информационный материал. Воспользовавшись отсутствием Петерсона и склонностью Ватаци к самовластью, я оформил эту передачу.

Целый год я руководил Эльзингером в новом для него деле. К тому же и репутация календаря была предыдущим годом восстановлена. Поэтому календарь, вышедший на 1911 год, опять разошелся полностью[625]. А так как некоторые его отделы, оплаченные в предыдущем году, теперь печатались бесплатно, то от распродажи получилась и некоторая прибыль.

Мои «друзья» говорили:

— Пока календарь издавался Стратоновым, дело кончалось убытком, а как стал издавать Эльзингер, получилась даже и прибыль.

Воздухоплавательный кружок

В конце первого десятилетия нашего века начались первые головокружительные успехи авиации. По всему миру прокатилась волна увлечения воздухоплаванием. Не миновала она и Тифлиса. С разных сторон можно было ждать проявления инициативы, и она действительно проявилась.

В 1909 году группа молодых инженеров: Дзюба, Колюбакин, Завалишин и др. обратилась через газеты с воззванием, приглашая интересующихся авиацией объединиться в воздухоплавательный кружок. Кружок этот действительно вскоре составился[626]; в него вошел и я, так как авиация живо меня интересовала. Я отказался принять избрание меня председателем, но согласился быть его товарищем. Председателем выбрали начальника Кавказского округа путей сообщения Станислава Фомича Гофмана, тонкого политика, который в трудные минуты всегда исчезал по делам службы, предоставляя мне их расхлебывать.

Начали мы в трудных условиях. Дело требовало денег и притом больших, а у нас их не было и не предвиделось. Между тем аэроплан стоил тогда около десяти тысяч рублей, не считая расходов на авиатора и пр. Все же набралось 120–130 членов, и мы начали с членскими взносами. Главное — мы сорганизовались, и с нами считались.

Мы решили начать с организации публичных полетов заезжих авиаторов. Как раз приезжал в Тифлис пионер авиации в России знаменитый спортсмен на все руки С. И. Уточкин[627]. Он один из первых научился авиации, объезжал Россию и делал повсюду прекрасные сборы — снимал сливки.

Мы взяли, в качестве аэродрома, тифлисский гипподром за Куками, точнее Дидубэ[628], где обыкновенно устраивались скачки. Я ожидал громадного наплыва народа, а собралось только тысяч десять — двенадцать платных зрителей. Но десятки тысяч расположились на соседних холмах, крышах и т. п. По-своему они были правы — зачем платить за то, что можно видеть и даром.

Выкатили аэроплан, а затем появился и сам Уточкин — рыжий, невысокий, но плотный человек. Он сильно заикался, но производил в общем симпатичное впечатление. Его аппарат был биплан Фармана, тяжелый, поднимающийся с трудом.

Загудел пропеллер, все отшатнулись. Уточкин снял с себя — лишняя тяжесть — сертук и шляпу… И вот, пробежав несколько десятков саженей, аппарат поднялся на воздух.

Незабываемый момент для того, кто это видел впервые и кто понимал, что поднялся на воздух аппарат тяжелее воздуха. Взрыв восторга покрыл все.

А Уточкин летал вовсе неинтересно: поднялся с большим трудом, сделал на высоте нескольких десятков саженей два круга около аэродрома и спустился.

Гофмана не было, председательствовал я, и надо было показать пример молодежи. Я решил подняться с Уточкиным на воздух. Он запросил за этот подъем пятьдесят рублей. Цена была дорогая, но мы столковались. Однако новое затруднение:

— А сколько вы весите, — спрашивает Уточкин, — больше или меньше четырех пудов?

— Конечно, больше!

— Тогда мой аппарат не подымет вас…

С ним сел А. Н. Казнаков, директор музея. Он был маленький, щупленький, и его Фарман Уточкина поднял. Однако и Казнакову пришлось раздеться, поскольку это еще было прилично, и они сделали вдвоем, на высоте 20–30 саженей, небольшой круг и спустились. Уточкин не был уверен в своем аппарате, большего он дать и не мог[629].

Через некоторое время прибыл в Тифлис другой авиатор, также нашумевший в ту пору своими полетами в России, Александр Алексеевич Васильев. Бывший юрист, начавший службу в Казани, он, как склонный к авантюризму, изучил во Франции авиацию и теперь собирал лавры и рубли в России.

Опять наш воздухоплавательный кружок взял на себя организацию полетов. Делали мы это почти бескорыстно, в нашу пользу отчислялся ничтожный процент сбора, едва покрывавший фактические расходы кружка, но молва заговорила о наших колоссальных антрепренерских барышах.

Опять Гофман куда-то уехал, и полеты пришлось организовывать мне[630].

Полеты Васильева были гораздо интереснее. Приехал он с целым флотом — четырьмя аэропланами, которые красиво расположились на аэродроме. Однако летал он почему-то только на одном из них.