По волнам жизни. Том 1

Первый его полет сошел очень интересно. Васильев летал смелее и гораздо выше, чем Уточкин. В то время еще и не слышали о возможности делать петли в воздухе или заниматься там акробатикой, но и простые, смелые полеты вызывали восторг.

Следующий его полет был организован, по желанию Васильева, с благотворительной целью — в пользу семейств пострадавших чинов полиции. Это было сделано по инициативе полицеймейстера Засыпкина.

Собралось несколько тысяч зрителей. День был ветреный и опасный для полетов. Васильев поднялся, сделал часть круга и вдруг точно упал: снизился, почти поцарапал крышу ближайшего четырехэтажного дома, затем снова немного поднялся и внезапно снизился за аэродромом.

Все, кто мог, понеслись туда, думая, что Васильев разбился. Однако его спуск сошел благополучно. С места спуска мы с Васильевым объехали на автомобиле перед публикой аэродром, чтобы демонстрировать его благополучие.

Васильев хотел продолжать полет, но, так как ветер еще окреп, я побоялся своей ответственности как председателя кружка, организовавшего полет. Обратился к полицеймейстеру с формальным требованием, ввиду опасности для жизни авиатора, о прекращении полетов.

Засыпкин задумался:

— А как же со сбором? Значит, мы должны его возвратить?

— Зачем? Ведь один полет все же был. Ничего не надо возвращать!

Тогда полиция прекратила полет, публика разошлась.

После этого А. А. Васильев на долгое время застрял в Тифлисе, предполагая летать в разных городах на Кавказе. И как-то странным образом между кружком и ним возникла ссора.

Наш кружок, со своей стороны, не дал для ссоры никакого повода. Но дело было в том, что мнимые наши прибыли вскружили голову антрепренеру оперному в казенном театре Эйхенвальду. Хромоногий музыкант, он сам захотел заняться антрепризой полетов и, заручившись помощью директора театра В. М. Тамамшева, глупого человека, но пользовавшегося симпатиями во дворце, стал против нас интриговать. Он стал возбуждать против кружка и Васильева, поднося ему сплетни и всячески взвинчивая его самолюбие.

Ему это в значительной мере удалось, и Васильев стал чуждаться кружка.

В это время Васильев предпринял перелет, теперь являющийся сущим пустяком, но тогда явившийся событием не только в русской, но, пожалуй, и в мировой авиации: он задумал перелет без спуска из Елисаветполя в Тифлис. Это составляло около 250 верст[631].

Каковы бы ни были наши отношения, но такое авиационное событие нельзя было обойти без соответственного шага со стороны кружка. Однако, когда я получил телеграмму из Елисаветполя о вылете Васильева и заговорил по телефону, то оказалось, что Васильев уже в Тифлисе. О перелете мы ничего ранее не знали, а потому никакой встречи и не могли устроить.

Это было широко использовано Эйхенвальдом и его компанией. Не только словесно, но и в местной печати начались нападки на кружок за такое невнимание к выдающемуся авиационному подвигу.

Я счел тогда необходимым прекратить эту глупую ссору. В ближайший полет Васильева, устроенный им уже самостоятельно, поехал на аэродром и после полетов поговорил по-хорошему с Васильевым, вскрыв ему подноготную интриги. Наши хорошие отношения восстановились, а мы, кружком, чествовали его по случаю этого перелета ужином.

После этого Васильев производил полеты в Туркестане. Когда он перелетал между двумя городами там, то местное население, и не слышавшее никогда об авиации, было потрясено неожиданным явлением. Старшина одного сартского селения добросовестно доносил начальству: «Над нашим кишлаком пролетела гигантская, никогда не виданная, птица. Должно быть, она была чем-то рассержена, потому что очень громко и непрерывно шипела».

С возникновением Великой войны Васильев участвовал в ней на австрийском фронте, но очень скоро, вынужденный снизиться, попал в плен.

Наш Кавказский воздухоплавательный кружок понемногу развивался и мог развиться, как мы хотели, в организацию авиационной школы, если б не допущенная грубейшая ошибка, его погубившая.

Часть правления, во главе с Гофманом и Дзюбою, увлеклась мыслью об устройстве собственного аэродрома. В мое отсутствие из Тифлиса они облюбовали довольно большой участок земли в местности Ваке, рядом с духовной семинарией. Соблазнило их то обстоятельство, что к югу от участка находится глубокий обрыв, недоступный для публики, а потому и не требующий здесь устройства какой бы то ни было ограды. Другая сторона замыкалась имением семинарии, так что аэродром надо было бы огородить только с двух сторон.

Спешно проведя этот вопрос в правлении, где не было никого, кто мог бы авторитетно возразить председателю, они взяли этот участок в аренду на три года и все наши наличные средства израсходовали на устройство высокой деревянной ограды вокруг будущего аэродрома.

Когда, по приезде, я осмотрел аэродром, то пришел в ужас. Аэродром скатывался на ниже расположенную часть города таким глубоким и широким оврагом, что, как мне казалось, ни один авиатор не рискнет совершать подъем, рискуя свалиться в овраг на крыши расположенного внизу города.