По волнам жизни. Том 1

Солнечный, жаркий день. Собрались десятки тысяч народу. Заполнили площадь, бульвар и еще на далекое расстояние Пушкинскую улицу. Крыши ближайших домов были облеплены зрителями. Чувствовалось какое-то особенное, не просто формальное, настроение. Пробраться к памятнику можно было только делегациям.

Едва мы стали на отведенном месте, как на нас налетел разгневанный старец, в парадном мундире, с синими кантами, — начальник местного горного округа. Кажется, его фамилия была Долинский.

— Что за безобразие! Почему вы не в парадных мундирах?! Как можно допускать такое неприличие…

Распорядители, опасаясь нашей реакции, увели разгневанного старика в сторону. Горный генерал забыл свои студенческие времена. Вся «приличная» одежда студентов почти всегда состояла из единственного поношенного сертука или поношенной тужурки. Мы этого не стыдились. И никто в обществе никогда не бывал шокирован возрастом студенческой одежды.

Памятник открыт, и из него забил фонтан. Но это, кажется, был первый и единственный раз. Осуществление идеи памятника-фонтана не вышло удачным.

Перепись Одессы

В начале зимы 1891 года в Одессе была проведена однодневная перепись. Потребовалось много счетчиков, и в первую очередь были привлечены, конечно, студенты.

Меня интересовали портовые трущобы, где царил еще до Горького хорошо известный одесский портовый босяк. Поэтому я записался счетчиком в район, включавший Карантинную гавань, Таможенную площадь и ближайшие местности, — центр босячества.

Заведовал переписью этого района Цеханович, чиновник особых поручений при градоначальнике.

Значительно позже, в начале Русско-японской войны, Цеханович привлек на себя в России внимание. Уже на склоне своих лет он вдруг отправился на войну добровольцем. Участвовал в партизанском отряде генерала Мищенко, вторгнувшемся, было, в Корею. В одной из газет были помещены посвященные выдающимся партизанам строфы:

Вот — Цеханович! По капризу
Одессу бросил и семью;
Варил корейскую чумизу[173]

,Дрался с японцами в бою.
 —
— В ком сердце за Россию бьется,
Я поведу вас, господа!
И от волнения трясется
Его седая борода.

Во время переписи Одессы борода Цехановича была еще совсем черная.

— Дайте мне самый худший участок в вашем районе!

— Вот удивительный случай! Все просят у меня участок полегче и получше.

Мы выбрали с ним два больших дома, на правом углу улицы, идущей к порту под Строгановским мостом (забыл название[174]), и Таможенной площади. Один дом был в 4–5 этажей, другой рядом поменьше. В обоих вместе было около шестидесяти отдельных квартир.

В эту работу я погрузился на несколько дней. Сначала пришлось грамотным раздавать для заполнения, а за неграмотных самому заполнять анкетные листки по переписи и оставлять их в квартирах. По истечении же полуночи, к которой была приурочена перепись, надо было вновь обойти все квартиры и отобрать листки. При этом нужно было еще внести изменения или дополнения, если они произошли к намеченному моменту.

Счетчика сопровождал дворник с домовыми книгами. От прибегания к содействию полиции рекомендовалось воздерживаться.

Дома действительно оказались сказочными трущобами. Население — почти сплошь неграмотное. Работы для счетчика было поэтому очень много.

Такой нужды, с какой пришлось встретиться здесь, мне до того не приходилось видеть.

Маленькая каморка, под откосом лестницы. Не больше квадратной сажени площадью, полутемная. А в ней живет целая семья, несколько детей.

Сплошь и рядом в одной комнате по несколько семейств. Размещаются в углах.

Особенно ужасны подвальные помещения. Сквозь узкое отверстие в стене — окно, на уровне тротуара, едва проникает свет. В таких полутемных подвалах, собственно, и живут босяки — целыми группами.

Грязь, смрад, воздух — смесь махорочного дыма, испарений и нависшей пыли. На полу — тряпье, лужи грязной жидкости, пустые бутылки… Часто пьяны сами обитатели этих палат.

Подозрительные каморки, служащие притонами. Здесь ютятся самые низкопробные проститутки, обслуживающие невзыскательное население этих домов.

Пожилая женщина, несмотря на утро уже подвыпившая, в упор смотрит на меня:

— Ай, да какой же ты хорошенький! Молоденький!!

Обхватывает мою шею грязными руками и прижимает к засаленной кофточке.

— Что за безобразие! Дворник!

Ее отрывают от меня сами товарки.

Отношение переписываемых в общем благодушное, часто излишне почтительное. В счетчике подозревают какое-то новое начальство, а следовательно опасного человека. Раза два пьяные буяны из босяков, угрозами избить, пытались не впустить меня в их помещение. Еще чаще — не позволяли ничего о себе записывать. Буянов унимали сами жильцы, а скрываемые сведения черпались по необходимости из домовой книги.

Женщина просит оставить ей лишний анкетный листок.

— Зачем? Ведь я на всех роздал.

— Записать-то — оно точно — записали. А только завтра или послезавтра у меня будет ребеночек… Так уж и для него позвольте!