Как только управление университетом перешло к возглавлявшемуся Боголеповым правлению «по назначению», я предложил коллегам создать свой нелегальный орган для объединения деятельности и тактики профессуры. Мысль эта была принята, и в наш орган — уж не помню, как мы его назвали — вошли все последние члены правления и все члены деканатов, избранные до реформы управления. Оказалось, однако, что на нашем факультете весь деканат переизбран после реформы, почему в него вошли, на началах кооптации, я, как декан, и О. К. Ланге в качестве секретаря. Я рекомендовал еще кооптацию помощника декана В. А. Костицына, но это принято не было, потому что Костицын в прежнее время принадлежал к большевицкой партии.
В нашем нелегальном органе, приют которому с большим мужеством предоставил в своем кабинете Психоневрологического института проф. Г. И. Челпанов, заседания происходили под председательством М. М. Новикова по тому признаку, что он был последним выборным ректором.
Сначала мы собирались регулярно один раз в неделю. Все, однако, ограничивалось выслушиванием информации, по преимуществу со стороны А. М. Винавера, вошедшего со стороны профессуры в состав нового правления. Второй член правления от профессуры К. П. Яковлев, видимо, начинал уже «менять вехи» и хотел упрочить свое положение в глазах советской власти, что ему впоследствии и удалось. Он неохотно участвовал в наших заседаниях и мало чем делился. Изредка информацию восполняли и другие участники совещания.
Но никакого практического значения этот орган не приобрел. Виною всему была, с одной стороны, тактика председателя М. М. Новикова, который, боясь, очевидно, ответственности, никакой активной политики в деле направления университетской жизни не допускал, ограничиваясь безобидной информацией, а с другой стороны, и тактика некоторых участников совещания.
Так, А. М. Винавер сначала играл видную роль и стремился ее еще увеличить. Он был влиятельным членом нового правления[217]
, особенно благодаря своим дружеским отношениям с назначенным ректором В. П. Волгиным. Но вскоре в нем выявилась значительная перемена. Он стал охладевать к заседаниям, заявил, что отходит от общественных дел, и действительно вышел из правления, порекомендовав на свое место А. В. Кубицкого, о чем уже говорилось.Кроме К. П. Яковлева стал подготовлять перемену фронта и проф. О. К. Ланге, секретарь нашего факультета. Такой же двусмысленной политики держался и представитель медицинского факультета Петр Борисович Ганнушкин, психиатр и невропатолог. Но самыми сомнительными членами нашего совещания были братья Сергиевские.
Старший, Юрий Владимирович, представлявший факультет общественных наук, уже раньше заслужил репутацию перебежчика к коммунистам по громкому процессу в Москве — не помню точно, Национального или Тактического центра[218]
, — где он покаянно расписался в преданности новому режиму. Только ввиду общей паники это не повлияло на общественное положение Ю. В., и он этим пользовался, умышленно не уйдя в тень, а выступая всюду, где было возможно. Он специализировался на вопросах о ставках вознаграждения профессуре, благодаря чему стал для нее нужным человеком: от него зависело давить им в пользу или во вред, давая то или иное толкование неясностям советского декрета. Во всяком случае, его участие в нашем органе возбуждало серьезные сомнения.В меньшей мере, но, по существу, то же, приходилось сказать о младшем брате Сергее Владимировиче, пока ни в чем ярком себя не проявившем, но с ласкою заглядывавшем в глаза советской власти.
Интерес к работе совещания все падал, посещаемость его убывала, и через год этот вовсе не страшный большевикам контрреволюционный орган опочил тихой смертью. Вреда эта смерть не принесла, потому что успели тем временем возникнуть новые органы, поведшие борьбу за сохранение высшей школы.
Без сомнения, по инициативе нового, возглавлявшегося Боголеповым правления, Наркомпрос опротестовал многочисленность, из шести членов, нашего деканата и предложил свести его число к трем.
В октябре 1920 года были назначены новые выборы. Деканом был избран я, товарищем декана — В. А. Костицын, а секретарем — О. К. Ланге[219]
.Владимир Александрович Костицын, способный математик и также теоретик-астроном, в университет попал лишь недавно, в качестве преподавателя, по рекомендации нашей математической предметной комиссии. Свою историю В. А., с которым у меня всегда были добрые отношения, рассказывал мне так: