По волнам жизни. Том 2

В прежние годы он принадлежал к партии большевиков и поэтому был хорошо знаком почти со всеми лидерами большевизма. Находясь в эмиграции в Париже, он усердно занимался здесь в университете математикой и свел хорошие личные знакомства с выдающимися французскими математиками. В начале Великой войны, поддавшись патриотическим побуждениям, он вышел из партии и просил разрешения вернуться в Россию, для участия в рядах армии. Въезд был ему разрешен, но, как только он переехал границу Бессарабии, жандармские власти его арестовали. Он просидел несколько месяцев, пока удалось получить свободу. Костицын изучил авиационное дело, но в военных действиях, как авиатор, участия не принял, так как в этом помешал ему предельный возраст.

Когда вспыхнула первая революция, то, в воздаяние его прежних антиправительственных заслуг, он получил пост помощника комиссара в районе Западного фронта. Здесь ему пришлось принимать участие в известном деле об убийстве взбунтовавшимися солдатами своего начальника дивизии генерала Гиршфельда, а также комиссара[220], шефа Костицына. Он рассказывал, что только с применением хитрости ему удалось вывезти трупы убитых, которые солдаты не хотели отдавать.

При начале большевизма он был комиссаром временного правительства, и, как рассказывал Костицын, он был единственный, который одержал над большевиками победу. Дело происходило в Виннице, где Костицыну после трехдневных боевых схваток, сменявшихся переговорами с представителями большевиков — при последних он чуть не был предательски схвачен, — удалось, с помощью батальона юнкеров и небольшой части ударников, обезоружить целую большевизированную дивизию[221].

Его большевики объявили за это вне закона, и Костицыну пришлось скрываться в Петрограде под чужой фамилией. Однако он как-то всегда не шел до конца, и ему удалось получить от большевиков амнистию.

Затем он появился в Москве и стал участвовать, в качестве «своего» специалиста, в разного рода советских начинаниях, связанных с физикой и математикой. Он был также членом Государственного ученого совета и по этой должности, как уже говорилось, много мне помог при учреждении Главной астрофизической обсерватории. В университете он был малозаметен, хотя московские математики и относились к нему хорошо. Однако, когда я прибегал к содействию его связей в разных делах, он неизменно оказывал мне существенную помощь. Поэтому я стал его выдвигать, между прочим, проведя и на должность товарища декана.

Мы проработали с В. А. Костицыным в деканате почти два года и после этой работы и до сих пор сохранили хорошие взаимные отношения. Я придерживался политики интенсивной защиты университета и науки вообще, а за собой я все время имел почти весь факультет, за исключением трусов по природе и еще решивших пресмыкаться перед властью.

Костицын разделял эту политику, однако не до конца. Не раз случалось, что борьбу мы начинали вместе, шли рядом… А потом как-то вдруг я оставался один, Костицын же был позади, иной же раз даже с легкой оппозицией мне в том, что мы начали совместно и по обоюдному соглашению.

Это свойство В. А. мало кому было заметно и известно, но искренним доверием профессуры за свое прошлое Костицын все же не пользовался. С другой же стороны, и коммунисты не прощали полностью Костицыну прошлого, когда он покинул их ряды и даже выступал против них. Были университетские собрания, на которых из рядов красных профессоров-коммунистов кричали:

— Костицын! Вы — ренегат!

— Вы слишком много знаете, Костицын…

Позже, во время крушения, когда из России было выслано немало профессоров, в их числе и я, — на факультете преднаметили моим заместителем на посту декана В. А. Костицына. После ряда переговоров с властью эта кандидатура, однако, не прошла, и деканом был назначен К. П. Яковлев.

Так Костицын все время колебался в не вполне устойчивом равновесии. Иной раз он поднимался в советской иерархии довольно высоко, а потом снова терял значение. Он неоднократно командировался за границу на научные математические съезды[222], а после одной из командировок остался в эмиграции совсем.

«И мне сумасшедший дом надоел, и я надоел этому дому!» — писал он мне по поводу своего решения порвать с советской властью.

Когда я это пишу, Костицын продолжает жить с женой в Париже, где он нашел возможность существовать.

Октавий Константинович Ланге, геолог, новый секретарь факультета, типом лица выдавал свое еврейское происхождение[223]. Он был одним из виднейших лидеров факультетской молодежи и производил впечатление дельного человека, быть может потому, что постоянно выступал на факультете по разным вопросам. Я и раньше с ним имел дело по однородному факультету Туркестанского университета, на который Ланге зачислился профессором геологии, без намерения туда ехать. Поэтому, когда группа молодой профессуры меня конфиденциально запросила, соглашусь ли я на его кандидатуру в факультетские секретари, я ответил положительно.