По волнам жизни. Том 2

Его слезливое выступление взволновало часть присутствующих, особенно, когда Костицын, участвовавший в решении судьбы Постниковой, вдруг заявил:

— Я не во всем согласен со Всеволодом Викторовичем…

Я его вполголоса остановил:

— Если вы в чем-либо по делам деканата со мной не согласны, вам надо это высказывать мне, а не факультетскому собранию!

Он сконфузился и умолк.

Тогда я сказал:

— Чтобы не волновать понапрасну факультет, я беру назад свои слова о стрельбе в спину. Но я совершенно категорически заявляю, что при таких условиях исполнять свои обязанности я не могу. Конечно, честь быть представителем факультета велика, и я это очень ценю. Но и тяготы, сопряженные с несением этих функций, так велики, что я готов в каждый момент от них отказаться и передать их другому члену факультета. Поэтому я прошу разрешить голосованием следующий вопрос: или факультет вынесет постановление об увольнении Постниковой, или я немедленно после голосования передам свои обязанности товарищу декана, а на следующем собрании будут произведены новые выборы.

Вместе с тем, ввиду личного характера, я сдал председательствование Костицыну.

Выступил пользовавшийся общим уважением и авторитетом, но также очень нервный проф. математики Дмитрий Федорович Егоров:

— Я также получил просьбу Постниковой дать ей рекомендательное письмо. Но, расспросив, в чем дело, я понял и отказался выдать ей просимую рекомендацию. В данном же случае мы не только не можем, но и не должны входить в рассмотрение дела по существу. Ведь декан отвечает за порядок дел на факультете. Если он считает необходимым уволить заведующую канцелярией, у нас не может быть другого решения, как исполнить его требование.

Хотя некоторые из выдавших рекомендации еще вполголоса о чем-то ворчали, но, при производстве голосования, около ста человек высказалось за увольнение Постниковой, и только три или четыре заявили о своем воздержании от голосования.

Получив это постановление факультета, правление без дальнейших разговоров его исполнило.

Факультетские собрания вообще посещались хорошо, но неравномерно. Число участников постепенно увеличивалось к полудню, а от часа начинало убывать, и иногда дела приходилось разрешать несколькими голосами.

Но, когда надо было переговорить о щекотливых делах, касающихся взаимоотношений с властью, я назначал, после официального заседания, «частное собеседование членов факультета». Эти частные собеседования пользовались большим интересом, на них собиралось по доброй сотне и больше участников, так как дело шло о насущных, а часто о шкурных вопросах.

Сначала для частного собеседования я делал перерыв заседания, а потом стал их устраивать по окончании заседания. Это изменило всю картину: теперь не к средине, а к концу заседания был наибольший наплыв.

В общем, этот способ общения был популярен, и не раз членами факультета высказывалось удовлетворение в том, что они в курсе всех дел, благодаря частному собеседованию.

Но была при этих собеседованиях и неустранимая отрицательная сторона: часть молодежи из преподавательского состава, хотя пока и небольшая, уже перебежала в большевицкий лагерь и передавала, кому следует, обо всем, у нас происходящем.

Студенты

Московское студенчество начала двадцатых годов было одним из самых светлых явлений той горестной эпохи. Они испытывали самые тяжкие материальные лишения, но это мало отражалось на их жажде к знанию. Конечно, не было правил без исключения. Часть студенчества приспособилась к выгодам момента и не только примкнула к большевизму, но даже принимала деятельное участие в подвигах чекистов. Не могу судить о студенчестве других городов, с которым я мало сталкивался; возможно, что и там было так же.

Теперь приходилось, в качестве правила, не только учиться, но совмещать труд с учением. Многие урывали время для посещения лекций от службы в советских учреждениях, и страдало как одно, так и другое.

Благотворительные учреждения исчезли. Мы попытались, было, в 1921 году воскресить московское общество вспомоществования студентам[228]. Группа профессоров привлекла к участию несколько былых общественных деятелей, между которыми я вспоминаю прославившегося выдачей провокатора Азефа бывшего директора Департамента полиции Лопухина. Мы собирались несколько раз в одном из наших институтов, говорили, но стало видно, что ничего не выйдет: слишком подавлял привлеченных участников страх перед большевицким террором.

Исчезли и студенческие общежития. Захваченные советской властью, они были обращены на другие цели. Помню, что в одном из них был устроен госпиталь. Правда, кое-где уже возникли новые общежития, являвшиеся пародией на старые, созданные меценатами науки.