По волнам жизни. Том 2

Леонид Кузьмич Лахтин также принадлежал к старым математикам. Но он не ставился коллегами слишком высоко. Это был мягкий человек, очень неплохой; но казалось все же каким-то недоразумением, что он пробыл два периода сряду, целых шесть лет, деканом факультета. Административных способностей у него не замечалось, над способом ведения им факультетских дел подтрунивали, и все же он избирался.

Переставши возглавлять факультет, он держал себя очень скромно и, повидимому, сильно нуждался. По этой, вероятно, причине он вошел в Москве в состав профессуры Туркестанского университета, без намерения ехать туда, на что я долгое время смотрел сквозь пальцы, чтобы дать ему подкормиться вторым жалованьем.

Николай Николаевич Лузин в ту пору привлекал к себе громадное внимание. Он был тогда сравнительно молодым, на глаз — лет 36–38, но его уже называли самым талантливым математиком России. Математическая молодежь смотрела на Н. Н. прямо с обожанием.

Лузин действительно был обаятельным человеком: мягкий, деликатный, почти женственный характер. Это бросилось в глаза при первой же встрече, и Лузин пользовался всеобщим уважением и симпатиями.

И. А. Каблуков

Одним из наиболее выдающихся профессоров был химик Иван Алексеевич Каблуков. Это был типичный генерал-профессор, пожалуй — более генерал, чем профессор.

Среднего роста, с большой головой сократовского типа, он обладал резким, отрывистым, металлическим голосом: когда говорил, точно отчеканивал молотком отдельные слова.

Каблуков любил власть, любил иметь значение и влияние и пользовался ими на факультете, — тогда обыкновенно в ярко реакционном духе.

Я заметил на факультетских собраниях его манеру записываться всегда последним оратором. Когда другие члены факультета всласть наговорятся, и в умах образуется мешанина мнений, выступал Каблуков, и его последнее слово, произносимое авторитетно, рубящим, металлическим тоном, часто производило решающее впечатление на колеблющихся, которые массой к нему присоединялись. Такой результат голосования не всегда, по-моему, соответствовал интересам дела, и я стал применять такую систему: после записи в очередь Каблукова, пользуясь правом председателя, я записывал себя. Своим авторитетным тоном и критикой, если бывало нужно, сказанного Каблуковым я невольно заставлял большинство присоединяться ко мне. И. А. Каблуков это заметил, и его интерес к выступлениям совершенно пал.

В частной жизни он любил выпить и нередко спиртом злоупотреблял. Тогда с ним случались и неприятности. В 1920 году, например, мы восстановили в Москве празднование Татьянина дня, прерванное большевицкой революцией. Позже от этого празднования опять пришлось отказаться. Но в тот год профессора, в числе около сотни, собрались в одном из действовавших ресторанов, принесли с собой раздобытого по протекции вина, а ужин был, конечно, от ресторана. Но химики принесли еще водку: они были в данном отношении счастливее других, потому что получали от советских учреждений в изобильном количестве спирт, и постоянно имели водку, вызывая этим зависть остальных коллег. На праздновании кое-кто слишком увлекся водкой и между ними — Каблуков.

А в университете молодые химики, не примкнувшие из экономии к нам, устроили свой Татьянин день. Когда возвратился в лабораторию И. А., молодежь наугощала его снова. Почтенного профессора нашли под конец заснувшим на полу под дверьми своего кабинета.

О нем рассказывали и такой случай:

Сильно где-то наугощавшийся, И. А. Каблуков подходит к своему кабинету в лаборатории. Его сопровождает почтительный сторож.

— Ва-василий… ты пьешь?

— Случается, ваше превосходительство!

— А ты, того… Не пей! Дольше проживешь. А будешь пить, — рано, того, помрешь… А?

— Так точно, ваше превосходительство!

— Ну, видишь… Тебе сколько лет?

— Пятьдесят два, ваше превосходительство!

— Вот, а если б ты не выпивал, тебе было бы только сорок два!

Н. Д. Зелинский

Старейшина московских химиков Николай Дмитриевич Зелинский был моим старинным знакомым. О нем я говорил в томе 1, стр. 101–102. Тогда он только начинал свою преподавательскую деятельность. Теперь это был седовласый, с большой «ученой» шевелюрой, человек, возглавлявший корпорацию из сотни химиков и пользовавшийся уважением и по личным качествам, и по своим научным трудам.

Мягкий, как будто слабохарактерный, но хороший человек. Говорил всегда нараспев, как-то жалобно. В его выступлениях редко слышалась бодрость. И даже на лекциях, как над ним острили, он все говорит жалобным тоном.

Между прочим, Н. Д. обратил на себя внимание работами с удушливыми газами, еще перед Великой войной. Большевики его использовали и привлекли Н. Д. к работам по газовой защите советской России.

Г. А. Кожевников

Профессор зоологии Григорий Александрович Кожевников не был любим ни сослуживцами, ни подчиненными, а, по-видимому, и студентами. Этому содействовала его самоуверенность, при общей ограниченности. Не могу судить об его научных заслугах, но, если верить другим, они не были большими.