По волнам жизни. Том 2

На суде выяснилось, что обвинения в общем основания имели, хотя они и мотивировались материальной нуждой Карузина. Но сами студенты, делавшие подарки Карузину, не оправдали большевицких ожиданий: они заявили, что дарили по собственному побуждению, делясь с нуждающимся профессором избытками продовольствия, привозимого ими или получаемого из провинции от родных. Жаловались только инструктированные студенты — коммунисты.

Сенсация — добровольное появление на суде, в качестве свидетеля защиты, народного комиссара здравоохранения Н. А. Семашки. Наркомздрав, вспоминая время своего студенчества, наговорил немало лестного в пользу Карузина.

Картина для обвиняемого сложилась настолько благоприятно, что суд мог приговорить его только к общественному порицанию.

Вслед за вынесением приговора на Моховой улице разыгралась небывалая сцена:

Над многосотенной толпой молодежи высится кресло. На нем — седая, согбенная фигура. Студенчество вынесло прямо из суда П. И. Карузина на кресле и, при сплошных овациях, отнесла на его квартиру, в одном из университетских домов.

Мы, более ответственные профессора, в частном порядке дали знать Карузину, что было бы необходимо совершенно прекратить прием от студентов приношений.

К сожалению, через несколько месяцев ко мне снова поступили сведения, что Карузин принимает опять подарки от студентов.

Отношение к большевикам

Нельзя было ожидать от всех мужества и сопротивления. Часть нашей профессуры сдала, — одни полностью перешли в большевицкий лагерь, другие более или менее заискивали перед ними, третьи оказывали лишь слабую сопротивляемость.

Вообще более податливыми оказалась молодежь. Из нашего факультета, среди молодых, одним из первых записался в коммунистическую партию биолог Месяцев. Он сделал у власти карьеру. Очень стлались перед властью химик А. П. Терентьев, геолог О. К. Ланге, астроном С. А. Казаков, физики В. И. Романов, В. А. Корчагин…

Но и в среде преподавателей были мужественные люди, и пример многим показала женщина, ассистентка по геологии Анна Болеславовна Миссуна. Когда производилась очередная анкета, которой имелось в виду заглянуть в политическую душу университетской профессуры и преподавателей, большинство сговорилось указать в ответе — лояльность своего отношения. Когда я просматривал поступившие в деканат анкеты перед их передачей правлению, мне особенно бросились в глаза два ответа. Один — проф. С. А. Казакова, который очень уж расписывал свое сочувственное отношение к советской власти. Другой — А. Б. Миссуна — он заключал только фразу: «Когда же кончится это издевательство над нами?»

Не знаю, в какой мере она, бедная, потом поплатилась[238].

Из престарелых и профессоров среднего возраста часть держала себя с полным достоинством. Сюда относились, кроме упомянутых в отдельных заметках, Н. Д. Зелинский, А. Н. Северцов, А. А. Борзов, В. В. Геммерлинг и др.

Из склонных кланяться большевикам вспоминаю К. П. Яковлева, А. Н. Реформатского, А. А. Михайлова и др.

Весьма популярный в ту пору в академической среде Сергей Алексеевич Чаплыгин, возглавлявший Высшие женские курсы до их слияния с университетом, по специальности профессор механики, сначала, как видный кадет, подвергался преследованиям, и ему даже приходилось скрываться от ареста. Затем он ушел в тень, стараясь не быть заметным[239]. Но, должно быть, многолетняя привычка к общественной деятельности взяла свое: он вновь появился на виду, в частности — в КУБУ. После выезда из России мы получили сведения, что С. А. Чаплыгин стал совсем законопослушным.

Заменивший Чаплыгина на высших женских курсах, в деле фактического заведования ими, проф. Сергей Семенович Наметкин определенно проявлял «непротивление злу». Почему он это делал, вопрос был спорный: одни объясняли его слабую политику боязнью за судьбу курсов, другие — его личною боязливостью. Но факт тот, что в острую минуту университет, благодаря Наметкину, не встретил товарищеской солидарности от курсов; об этом — еще дальше речь.

Престарелый ассистент по химии князь Волконский, старик 70 лет, добродушный, всеми уважаемый, тихий, — был когда-то богатым человеком, имел поместья в Крыму. Теперь он был так забит судьбой и советской властью, что говорил мне:

— Я проклинаю свое «княжество». Оно отравляет мне существование, не дает жить.

Теперь — о нескольких особенно приятных власти профессорах.

П. П. Лазарев

Первое в этом отношении место принадлежало тогда академику и члену нашего факультета проф. физики Петру Петровичу Лазареву.

П. П. был, конечно, очень серьезным физиком и вместе с тем врачом. Он был учеником знаменитого московского физика П. Н. Лебедева и он, вместе с выехавшим потом за границу А. А. Эйхенвальдом, представляли собою два центра, около которых группировались довольно многочисленные московские физики. Звание академика Лазарев совмещал с должностью директора Физического института на Миусской площади.

О П. П. Лазареве уже немало упоминалось, в частности — в главах об Астрофизической обсерватории и о санатории.