По волнам жизни. Том 2

Но достаточно было выйти на улицу, чтобы поверить. Новость молниеносно облетела весь город. На Миллионной улице, на бульваре — толпились кучки офицеров. Со встревоженными лицами, взволнованно беседуют… Нельзя было не понять: непоправимое случилось.

Всматриваюсь в лица солдат — на них ничего еще не прочтешь. Как будто ни важность момента, ни все его серьезные последствия ими еще достаточно не осознаются.

Призывы по мобилизации. И наш банк заметно опустел, — ушло вдруг человек пятнадцать — двадцать: чиновников, счетчиков, сторожей.

В тот же день начались уличные патриотические манифестации. Искренние ли? Да, искренние, многих, несомненно, они захватывали. Особенно усердствовала молодежь. Но манифестантам надо иметь цель. С развевающимися национальными флагами дефилируют по городу, направляясь к старинному Екатерининскому дворцу, где живет тверской губернатор — фон Бюнтинг. Многих шокирует — и об этом в Твери повсюду говорят, — что патриотические ответы — призывая к беспощадной борьбе с немцами — дает манифестантам с балкона дворца губернатор — немец. По молве, Бюнтинг считался состоящим под покровительством именно немецкой дворцовой партии.

Первая отправка на фронт войск местного гарнизона. На соборной площади — молебствие. Выстроились пехота — Московский полк и артиллеристы.

Говорит слово архиепископ Серафим. О нем говорят, что это — бывший полковник:

— Государь император призывает вас защищать границы родины…

И вдруг повышает голос до высшего напряжения:

— Так идите же!!

Переходит на мягкий, ласковый тон.

— А мы, остающиеся здесь, каждодневно будем возносить о вас молитвы к престолу Всевышнего!

Всматриваюсь в лица ближайших солдат-артиллеристов. Напряженное, вдумчиво застывшее внимание, когда слушают слова архиепископа.

Позже вновь уже сформированным частям городское управление решило выдать какие-то знамена, хранившиеся едва ли не от ополчения 1812 года. Ожидали, что передавать их частям будет городской голова. Но передачу их взял на себя губернатор фон Бюнтинг.

В Твери опять заговорили:

— Не быть добру! Немец дал знамена на войну с немцами…

Были его вмешательством смущены и войска, получившие эти исторические знамена.

Военное время

Потянулись долгие томительные месяцы. Постоянные неудачи сменялись редкими днями со счастливыми вестями с театра войны. Надежда на успех казалась иногда совсем потерянной, а то вдруг, после какого-нибудь успеха, она вновь воскресала. Чувствовалось, что правительство бессильно справиться с легшей на его плечи задачей, но общественность шла широко на помощь, — поскольку ее пускали действовать.

Приходили волновавшие местное население сведения о потерях среди тверичан. Стали появляться в городе и свои раненые.

А призывы шли непрерывной чередой.

На улицах неумолчно слышалась солдатская песнь. Тверская губерния из неистощимого, казалось, запаса вливала свое мужское население в ряды войск… Призываемые — постоянно на улицах: либо идут за город на учение, либо — с узелками в бани. Лихо разносятся их песни — и летом, и зимою.

На некоторых улицах, поближе к казармам, каждый день — учение солдат. И эта картина понемногу становится привычной, быть может — слишком привычной.

Эшелон за эшелоном движутся на вокзал, провожаемые оркестром музыки. Солдаты снабжены амуницией хорошо, могут даже щегольнуть ею. У всех в красивой кожаной оправе топорик, либо лопата, либо кирка, у всех ружья. Но иные из солдат слишком громко кричат «ура», слишком бравурно поют. Под этой бравадой чувствуется боль души, не заглушаемая победным маршем оркестра.

А по сторонам, на тротуарах и по улице, рядом с эшелоном бегут женщины — и молодые, и старые. Слезы на старческих сморщенных лицах. Иная молодуха не выдерживает, бежит рядом с милым — почти в солдатском строю.

Не отрешиться от впечатления, что идут обреченные на бойню. Тревожно сочувственные взгляды у встречных, у прохожих. Останавливаются, следят скорбными глазами за удаляющимися к вокзалу солдатами.

А эшелонам, кажется, конца нет и не будет. Неисчерпаем запас мужчин на Руси широкой.

Месяцы за месяцами все так же льется на вокзал неиссякаемый запас тверичан. Но что-то приобретает другой вид. И это что-то бьет в глаза.

Идут уже не молодые, часто безусые… Идут бородачи. И вид их не прежний, бравый. Не так бойко звучит их песня:

Соловей, соловей,
Пташечка!

И в городе — странное явление: на рынке слишком часто распродается солдатское обмундирование, особенно — солдатские сапоги. Их выдается по две пары, одна часто сейчас же сбывается на рынке.

Но что особенно заставляет сжиматься сердце — явно уже не военный вид эшелона. Солдаты идут на войну без ружей… Да это только переодетые в солдатские шинели сутулые, невооруженные и малообученные мужики. Какие же они солдаты? Просто пушечное мясо! И что еще тяжелее — позади эшелона идет взвод вооруженных до зубов настоящих солдат, чтобы отправляемые защитники родины не разбежались на пути к вокзалу…