Еще во время первой, февральской, революции в столицах стали возникать так называемые домовые комитеты. Сначала это были добровольные организации, которые заведовали по преимуществу совместной добычей продуктов потребления. Позже к ним перешло и управление домами. Но особенное значение этот институт приобрел при большевиках, когда было прекращено право собственности на дома. В иные из комитетов входили также и бывшие владельцы данного дома, причем они действовали солидарно с организацией жильцов. В других же комитетах шла борьба между несдавшимися собственниками дома и жильцами; борьба не могла не кончаться победой домовых комитетов. Поэтому домовладельцы понемногу все примирялись с потерей своих прав на дома, пока советская власть, в 1921–1922 годах, после разорения домов, не стала меньшие из них снова уступать владельцам… Правда, мало кто соглашался принимать дома обратно, отлично сознавая, что, в случае ремонта дома на средства владельца, большевики отберут у него отремонтированный дом.
При большевицком режиме домовые комитеты стали, мало-помалу, изменять свое первоначальное назначение. Они обращались в типичные полицейские участки былого времени. На них сваливалась вся работа по приведению в исполнение постановлений советской власти, по выдаче всевозможных справок и удостоверений, по заведованию общественными работами, по надзору за жильцами, присутствие при обысках и арестах в доме и т. п. Нередко бывали случаи, когда председатели домовых комитетов объявлялись лично ответственными перед большевицкой властью за те или иные дефекты по дому и даже за проступки жильцов.
Раньше должность председателя домового комитета считалась почетной, как бы выражением доверия со стороны населения дома, и почти всегда за труд этот вознаграждения не полагалось. Естественно, что при заведенных большевиками порядках более солидные люди не соглашались уже нести обязанности председателей; их соглашались нести лица, извлекавшие из этого положения материальные выгоды, кроме редких случаев самопожертвования во имя общественной работы. Главная же работа по домовому комитету ложилась на платных его секретарей.
При большой ответственности и массе обязанностей домовые комитеты часто не могли осуществлять своих прав. Самый больной вопрос был — взыскание квартирной платы. Вообще говоря, домовые комитеты действовали как исполнительные органы всего коллектива жильцов, и последние привлекались, посредством общих собраний, к разрешению более важных задач и вопросов, в том числе и по установлению норм платы за квартиры. Но власть вносила в это последнее дело невообразимую путаницу. То, бывало, пользование квартирами объявляется бесплатным. Но возникал вопрос, как же покрывать расходы по ремонту и по управлению домом? Поднимался вопрос о раскладке этих расходов на жильцов. Однако одно — вынести постановление, а другое — провести его в жизнь. У домовых комитетов власти над жильцами не было: захотят жильцы — заплатят; не захотят — ничего с неплательщиками сделать нельзя.
Затем стали разрешать взыскивать за квартиры плату, но по очень сложной системе — с введением разных норм и со всякими изъятиями. Значительны были изъятия из норм для коммунистов, красноармейцев и ответственных советских работников. Льготы для красноармейцев часто переходили, или их пытались перевести, на отдаленных или даже фиктивных их родственников. Все это создавало большое количество коллизий с жильцами и домоуправлением.
Существовала в Москве и особая «конфликтная комиссия», помещавшаяся на бывшей Скобелевской, а теперь Советской площади, которая должна была разрешать конфликты между жильцами и домоуправлениями. Мне как-то пришлось выступать в этой комиссии, по роли коменданта дома, по вызову на основании жалобы жилицы Сахновской. Не то еврейка, не то полька, — эта весьма нахальная особа являлась систематической неплательщицей за квартиру. К тому же, несмотря на существовавшие уже нормы жилой площади, она одна занимала квартиру в пять комнат, утилизируя ее для каких-то подозрительных целей.
Формально все было против Сахновской, и тем не менее в конфликтной комиссии я проиграл дело. Оказалось, что комиссия состоит из двух-трех еврейских девиц, выразивших особое недружелюбие к моему профессорскому званию, отождествляя его, очевидно, со званием буржуя. К тому же ловкость или национальное сродство укрепляли позицию жалобщицы. Дело было решено в пользу Сахновской.
Но… мы воспользовались помощью представителя милиции, который иногда получал от нас подарки, а потому поддерживал домоуправление. Не обращая никакого внимания на постановление конфликтной комиссии, он быстро привел к порядку нахальную особу, несмотря на ее вопли, что у нее сын в Красной армии. В эту квартиру мы вселили семью одного профессора.
Мне постоянно приходилось быть выбираемым в домовый комитет и в его председатели. От последних обязанностей я систематически отбивался, но частично исполнять их все же приходилось.