По всему свету

В конце концов компания составилась. В нее вошли Дональд и Макс, Теодор, Кралевский, Свен, явившийся в самый последний момент из Афин, Спиро и наша семья. В половине седьмого утра мы собрались на провалившихся ступенях лестницы позади королевского дворца в городе, где, приветственно покачиваясь на мелкой ряби, нас поджидала низенькая свежеокрашенная бендзина. Посадка заняла немало времени. Пришлось грузить многочисленные корзины с провизией и вином, кухонную утварь и огромный мамин зонт, без которого она отказывалась путешествовать в летнюю пору. Наконец сияющий Кралевский с поклонами препроводил на борт маму и Марго.

— Тихонько, не споткнитесь. Вот то, что надо! — говорил он, сопровождая их на борт катера с учтивостью венецианского дожа, сажающего в гондолу очередную возлюбленную.

— К счастью, — сказал Теодор, проницательно глядя на безоблачное небо из-под полей своей фетровой шляпы, — к счастью, похоже, что… э-э… м-м… видите ли, день будет погожий. Я рад этому, ибо, как вам известно, я плохо переношу даже малейшее волнение на море.

Всходя на борт, Свен оступился и чуть было не уронил в воду свой драгоценный аккордеон, только длинная рука Макса спасла инструмент от гибели в пучине. Но вот мы все перебрались на катер. Бендзину оттолкнули от берега, мотор заработал, и мы поплыли. В жемчужно-белесом утреннем мареве город казался игрушечным городком, построенным из разборных кубиков. Фасады высоких, старинных, понемногу осыпающихся венецианских домов, окрашенных в бледные тона кремового, коричневого, белого и розового, как цикламен, цвета, затушевывались маревом и казались смазанными, как на рисунке пастелью.

— Жизнь на океанской волне! — патетически произнес Кралевский, вдыхая теплый, неподвижный воздух. — Вот то, что надо!

— Хотя море кажется таким спокойным, — заметил Теодор, — на нем, я полагаю, есть легкое, почти неощутимое волнение.

— Какая чепуха, Теодор, — сказал Ларри. — На такое море положишь ватерпас — и пузырек не шелохнется.

— Муттер чувствовайт себя удобно? — любовно осведомился Макс у мамы.

— О да, милый, спасибо, вполне удобно, — ответила она, — но я немного обеспокоена. Я не уверена, положил ли Спиро чеснок.

— Не беспокойтесь, миссис Даррелл, — сказал Спиро, услышавший ее слова, — я положил все, что вы мне велели.

Свен, с великим тщанием осмотрев аккордеон, дабы убедиться, не поврежден ли он, перекинул ремень через плечо и в порядке эксперимента пробежал пальцами по клавишам.

— Душещипательную матросскую песню — вот что нам надо, — сказал Дональд. — И-хо-хо и бутылка рома.

Я ушел ото всех и, пройдя на нос бендзины, улегся там и стал смотреть, как катер разрезает синюю стеклянную поверхность моря. Время от времени перед нами взлетали стайки летучих рыб; переливаясь синими и серебристо-лунными красками на солнце, они вырывались из воды и низко летели над морем подобно летним ласточкам, охотящимся за насекомыми над синей лужайкой.

К восьми утра мы доплыли до места назначения — пляжа длиной в полмили у подножия Пандократора. Оливковые рощи подходили тут к самому морю, отделенные от него лишь широкой полосой гальки. Когда мы приблизились к берегу, мотор выключили, и катер тихонько дрейфовал по инерции. Теперь, когда машина молчала, стал слышен стрекот цикад, гостеприимно приглашающих нас на сушу. Бендзина с тяжким вздохом впечатала свой нос в камешки на мелководье. Ее владелец, гибкий смуглый парень, прошел от машины на нос, спрыгнул с якорем в воду и прочно закрепил его за камни. Затем он нагромоздил кучу ящиков вдоль носа бендзины, построив некое подобие шаткой лестницы, и мама с Марго в сопровождении Кралевского сошли по ней на сушу. Кралевский изящно кланялся каждой, когда та ступала на гальку, но несколько смазал эффект, по неосторожности отступив назад в воду на глубину шести дюймов и тем непоправимо загубив тщательно отглаженную складку своих элегантных брюк. Наконец мы перебрались на берег со всем своим хозяйством и, беспорядочно побросав его в тени олив, так что это напоминало имущество, спасенное с потерпевшего крушение и поглощенного морской пучиной корабля, направились вверх по косогору к вилле Ставродакиса.

Вилла, представлявшая собой большое квадратное здание блекло-красного цвета с зелеными ставнями, была построена с таким расчетом, чтобы нижний этаж служил вместительным погребом. Вверх по подъездной аллее к вилле с гибкой кошачьей грацией тянулись вереницы девушек-крестьянок с корзинами винограда на головах. Ставродакис, минуя их, выбежал нам навстречу.

— Как любезно с вашей стороны, как любезно! Право же, как любезно! — повторял он, когда мы по очереди представлялись ему.

Он усадил всех нас на веранде под большой ярко-красной ветвью бугенвиллеи и откупорил несколько бутылок своего наилучшего вина. Оно было крепкое и терпкое и светилось тускло-красным светом, словно в наши стаканы лился гранатовый сок. Когда мы подкрепились и слегка захмелели, он, двигаясь легко и быстро, словно черный дружелюбный жук, повел нас в свои погреба.