По заросшим тропинкам нашей истории. Часть 3

Бомбардировка началась 22 апреля 1854 года в шесть часов утра. Довольно быстро выяснилось, что береговые укрепления Одессы, построенные тридцать лет назад то ли артиллерийским, то ли кавалерийским (!) полковником, никуда не годятся. Более того, оказалось, что и расположены они неудачно: рельеф дна за истекшие годы сильно изменился, и там, где наши карты показывали мелководье (1,3–1,8 метра), реальная глубина оказалась в два с лишним раза больше – 3,7–4,9 метра[245], так что корабли противника могли приблизиться к берегу там, где их не ждали, и куда береговые орудия просто не могли стрелять – это ведь не полевая артиллерия, которую взял да и перевёз на более удобную позицию. Так что к полудню пять наших батарей, орудия которых едва доставали до кораблей противника, замолчали, и бой продолжала вести лишь батарея № 6, стоявшая на левом моле и довольно далеко выдвинутая вперёд в море. На неё-то и обрушился основной удар: обстрел вели сразу восемь пароходов и линейный винтовой корабль.

Командовал там совсем молодой прапорщик Александр Щёголев, которому всего-то был 21 год. Он окончил Кадетский корпус[246] менее года назад, и этот бой стал для него первым в жизни. В распоряжении молодого человека были четыре 24-фунтовые пушки, что означало, что они стреляли ядрами весом примерно 12 килограммов[247], в то время как только на одном из неприятельских кораблей, английском фрегате «Тэррибл», было восемь орудий, стрелявших ядрами весом около 31 килограмма[248]. К тому же одна «щёголевская» двадцатичетырёхфунтовка была поставлена так, что её амбразура препятствовала обстрелу вражеских судов, выдвинувшихся на ударные позиции. Почти сразу же одно орудие было подбито, с течением времени замолчали ещё два, но последнее продолжало упорно отстреливаться практически до последних минут бомбардировки. Уже после ухода союзников очевидец, посетивший эту батарею, так описал увиденное: «/…/ внутри – зола, обгоревшие брёвна, следы ударов бомб, избитые колёса [пушек] и лафеты, тела четырёх пушек, лежащие на земле. Я молча снял шапку и, перекрестившись, поклонился чудному месту, на котором русский подпоручик[249] сражался с англо-французской эскадрой»[250].

Прапорщик Александр Петрович Щёголев (1832–1914)

А я представил себе почти мальчика, никогда не бывавшего в бою, осыпаемого в течение двенадцати с половиной (!) часов градом снарядов и при этом до последней возможности командовавшего артиллерией, во много раз уступающей и по количеству, и по своей мощи более чем ста орудиям девяти вражеских кораблей, залпами бивших по его батарее прямой наводкой.

Канонада прекратилась в 17–30, а на следующий день союзная эскадра снялась с якоря и скрылась за горизонтом. В соответствии с рапортом французского адмирала, в ходе обстрела были сожжены 53 городских и портовых сооружения, потоплены 53 парусных судна, 3 парохода, 5 черпательных машин, разгромлены открытые склады и уничтожено большое количество (?) другого имущества[251]. Уже только из этого документа видно, что реально никакого различия между «правительственными» и «городскими» целями союзники не делали. А ведь только фрегат «Тэррибл» выпустил по городу 572 заряда[252]. Впоследствии участник Крымской войны английский генерал Джон Фокс Бёргойн[253] прямо признает, что, разрушая береговые укрепления Одессы, англо-французская эскадра била и по мирному населению[254].

Союзники праздновали первую победу. Но такой ли уж убедительной она была? Да, нашим береговым батареям был нанесён существенный – но не критический – ущерб. А знаете, каковыми были русские потери? Четверо убитых и 46 раненых[255]! Почти столько же, сколько и у англичан с французами: тоже четверо убитых, хотя и всего 14 раненых[256]. К тому же, даже по французским данным, повреждения от русских артиллеристов получили фрегаты «Вобан» и «Сампсон»[257], причём «Вобану» с расстояния 1.600–1.800 метров – долетали всё же наши снаряды до цели! – достались три ядра в колёса (это был колёсный пароход), он потерял управление, нарушил строй, а потом команде и вовсе пришлось тушить начавшийся пожар[258].