По заросшим тропинкам нашей истории. Часть 3

А я здесь хочу особо подчеркнуть, что, так же как и в Севастополе, на строительстве оборонительных укреплений Петропавловска работали чуть ли не все пригодные для этого жители города, в том числе, естественно, и гражданские. И вновь можно лишь изумиться, как простодушно и искренне считали эти люди забытую Богом Камчатку своей, русской землей, и через несколько дней отчаянно дрались с противником, проливая за неё свою кровь и отдавая жизнь. Вот уж воистину в корень смотрел – и хорошо знал характер русского человека! – российский император Николай Первый, заявивший за пару лет до этого: «Где раз поднят русский флаг, он уже спускаться не должен»[294].

За косой-кошкой Завойко ставит прибывшую недавно в Авачинскую бухту «Аврору», а также «Двину». Поскольку, как и любое судно тех времён, оба они могут реально вести бой одновременно лишь одним бортом, губернатор приказывает снять с них половину орудий – 44 с «Авроры»[295] и 12 с «Двины»[296] – и усилить ими береговые батареи. С учётом подкреплений, прибывших на этих кораблях, город теперь защищают около пятидесяти офицеров и до одной тысячи нижних чинов, включая представителей местного населения[297], в распоряжении которых 67 пушек[298].

Много это или мало? Защитники города полагают, что вполне достаточно. Но разве могли они знать, какая сила приближается к ним с моря?!

Схема некоторых артиллерийских батарей Петропавловска в 1854 году

А англо-французская эскадра состоит из шести кораблей, вооружённых в совокупности 204 орудиями[299]. Как видите, пушек у союзников в три раза больше, хотя по мощности в целом тут разница небольшая: например, на самом тяжеловооружённом корабле англичан – 52-пушечном фрегате «Президент» («President») все орудия были так называемые 32-фунтовые[300], что в пересчёте с британской системы измерений означало, что стреляли они снарядами весом в 14,5 килограммов[301].

Как бы то ни было, 17 августа в десять часов утра с одного из петропавловских маяков приходит сигнал: «Вижу военную эскадру из 6 судов»[302]. В полдень все офицеры, по традиции, обедают у Завойко. Разговор не клеится, каждый занят своими мыслями. В час дня объявляется тревога. Артиллерийская прислуга Кошечной батареи выстраивается перед домом губернатора. Все снимают шапки, крестятся. Слышно: «Да будет воля Твоя»[303]. Затем отряд запевает песню и под командованием Дмитрия Максутова начинает выдвижение на боевые позиции.

Но в этот день ни одного выстрела не звучит. В Авачинскую гавань заходит входящий в союзную эскадру английский колёсный пароход «Вираго» («Virago»)[304], для маскировки – которая, впрочем, никого в порту не обманывает – поднявший американский флаг. Близко к русским батареям он не приближается, ограничившись промером глубин и визуальной разведкой. Как только ему навстречу устремляется небольшой русский корабль, он немедленно отправляется восвояси.

Главнокомандующий союзной эскадрой[305] британский контр-адмирал Дэвид Пауэлл Прайс[306], принявший участие в этом разведывательном рейде, сразу же собирает на своём флагмане «Президент» военный совет. Он докладывает, что ближние подступы к порту защищены тремя артиллерийскими батареями в составе одиннадцати (очевидно, Кошечная), пяти (Смертельная) и трёх (Сигнальная, № 1) орудий[307], а также двумя судами (естественно, «Авророй» и «Двиной»), причём всё это, похоже, находится в полной боевой готовности. Так что о неожиданном нападении следует забыть. Слово берёт его французский коллега 58-летний контр-адмирал Огюст Фебврье-Депуант[308]. Он подробно перечисляет все риски, связанные с десантом, и однозначно заявляет: атака неблагоразумна. Однако, большинство присутствующих с ним не соглашается, и тогда в своём заключительном слове он меняет своё мнение на прямо противоположное[309]. Диспозиция сражения утверждена.