По заросшим тропинкам нашей истории. Часть 3

Пришло время сказать пару слов об этих отчаянных рубаках. Слово «зуав» – арабское, но пришло во Францию через Оттоманскую империю. Так в ней называли представителей арабских племён, проживавших на севере Алжира. Турки активно вербовали их в свою армию, поскольку о храбрости этих воинов ходили легенды. После прихода в Алжир французов турецкие вербовщики предложили свои услуги новым хозяевам, и таким образом во французской армии появилось новое подразделение, игравшее роль лёгкой пехоты. Дисциплина у них, правда, здорово хромала, и постепенно это привело к тому, что арабов в тех частях стали вытеснять французы – выходцы из низших городских слоёв. Храбростью и бесшабашностью они отличались не меньшей, а вот изобретательность демонстрировали значительно большую, да и к приказам своих командиров относились так, как это должно быть в армии. Их военная форма была ярко выраженного восточного кроя: широкие шаровары, короткие куртки, фески, но к началу Крымской войны, в отличие от широко распространённого мнения, подавляющее их большинство было представлено французами. Авторитет зуавов, что среди своих однополчан, что в рядах противника, был чрезвычайно высок[452].

Основные силы французов поднимаются по довольно крутому, но глубокому оврагу-ложбине. Легко вооружённые зуавы быстро оказываются на вершине плато, не обнаруживают там, к своему удивлению, никого, кроме какой-то полусотни казаков[453], дают знак остальным, и вскоре масса французских войск уже строится в боевые порядки. Более того, на плато беспрепятственно втаскиваются орудия и разворачиваются в сторону наших позиций. На них располагается лишь один из батальонов Минского полка, но он из-за опасения попасть под огонь союзного флота стоит так далеко (примерно в километре[454]), что манёврам противника помешать совершенно не в силах, а вот для его убийственного артиллерийского огня оказывается прекрасной мишенью.

Меншиков, не доверяя словам генерала Кирьякова, решает лично ознакомиться с ситуацией на нашем левом фланге и, к своему ужасу, видит в полукилометре от себя приближающихся французов. Кирьяков наступление врага попросту прохлопал! Главнокомандующий понимает, что время для организации эффективной контратаки практически упущено, но всё же отдает приказ подтянуть в это место кавалерию и особенно артиллерию. А сам бессильно наблюдает за тем, как на плато колонна за колонной появляются синие мундиры французов. Одновременно ему сообщают, что противник начал наступление по центру наших позиций.

Завязывается интенсивная артиллерийская перестрелка. Поначалу на плато преимущество в огневой мощи оказывается на нашей стороне, и Меншиков приказывает Кирьякову провести немедленную атаку. Но тот… приказ игнорирует[455]! Зато бросается вперёд другой генерал – Михаил Куртьянов, совершенно не учитывая ситуацию. Человеком он был храбрым, но глупым, и сочетание этих двух качеств у военного командира, опасное даже в мирное время, оказалось в боевых условиях в прямом смысле слова убийственным. На совершенно открытой местности он поднимает несколько рот Московского полка в штыковую атаку, причём плотно сомкнутыми рядами. Не пройдя и ста метров, наши солдаты попадают под страшный ружейный и артиллерийский огонь, выкашивающий их десятками. Нет нужды говорить, что русская контратака захлёбывается. Количество французских орудий нарастает, и вскоре становится очевидным, что сбросить неприятеля с плато уже не представляется возможным. Наши полки начинают подаваться назад – во главе всё с тем же генералом Кирьяковым. Начальник штаба Меншикова полковник Василий Вунш[456] потом вспоминал: «/…/ проскакав ещё некоторое пространство, мы встретили генерала Кирьякова в лощине, пешего»[457], причём он так и не смог ответить на вопрос, где же находятся вверенные ему войска, ограничившись лишь неуместным замечанием, что «под ним была убита лошадь»[458].

Где-то до половины второго русская армия, несмотря на двойное превосходство противника на своём левом фланге[459], бомбардировку со стороны союзного флота, а также сильнейшее давление по центру, в целом держит удар. Сент-Арно нервничает и отправляет к лорду Раглану просьбу начать действия на нашем правом фланге. Англичане вступают в бой лишь в районе двух часов дня[460], но вместо того, чтобы давить на нас там, где просят французы, несколько сдвигаются к центру. В результате фронт сражения начинает всё больше и больше сужаться, и союзники вместо того, чтобы сбросить русских в море, наоборот, оттесняют их всё дальше и дальше от береговой линии.