По знакомым дорогам

Шел сорок третий год. Зима и весна его были временем, когда менялись не только погода в природе, но и погода войны, если можно так сказать. Отзвучали строгие голоса горестных сообщений, пришла радость многих побед и освобождения. Захватчики утаивали от населения вести о разгромах их войск, о поражениях там и тут, но эти радостные вести кочевали по городам и селам, куда еще не доносились гулы фронтовой артиллерии. Их, эти вести, передавали живые голоса. Иногда шепотом, но передавали. И, конечно, люди все нетерпеливей ждали желанного часа, и не только ждали, но и сами стремились помочь ему, этому часу, подойти к их порогу.

Да, нетрудно понять: своим участием в общей борьбе люди приближали победу. Чувство долга, воспитанное в них смолоду, с пионерских и комсомольских лет, заставляло брать в руки оружие.

Приходили к нам главным образом, повторяю, молодые люди, почти подростки или только что перешагнувшие эту раннюю и обычно безмятежно-светлую пору человеческой жизни, полную самых невероятных, иногда фантастических мечтаний и загадываний наперед.

Почему такое юное пополнение? Отцы — на фронте, старшие братья — тоже, значит, в селах — старики, нередко едва живые, да вот она — молодежь, которая и шла к нам. Ребята шестнадцати-семнадцати лет становились бойцами. Их угоняли в Германию, на рабскую жизнь, а они убегали. Искали партизан. И находили. Не упускали случая попасть в партизанский отряд.

В селе Перелюб после налета на полицейский стан наш комиссар Негреев зашел напиться в хату, где, как тут же выяснилось, жила семья фронтовика. Старший сын этого фронтовика, Гриша, увидев Негреева, сказал матери, что уходит с партизанами, стал упрашивать Негреева взять его. Комиссар посмотрел на печальную женщину — вот-вот слезы брызнут из глаз, — спросил ее, сколько лет сыну, и опять подумал, сейчас расплачется, ведь не на рыбалку отпустить надо, а она передохнула и ответила просто:

— Большой уже. Пусть идет и воюет, как отец. А мы уж с Володей здесь перебьемся.

Но не тут-то было! Володя заявил, что он всего на два года младше Гриши, которому восемнадцать, и тоже стал умолять и настаивать, чтобы мать и его отпустила в партизаны. Все равно не удержать дома! Уйдет! Только будет тогда искать, где они, партизаны, а сейчас вот они, здесь, вот их командир… Теперь-то мать расплакалась, но, вытерев слезы, искренне принялась просить Негреева, чтобы партизаны обоих ее сыновей взяли в свой отряд. И Митрофан Гаврилович согласился…

К нам приходили сельские парнишки, чаще всего ни разу не державшие в руках оружия. Возникла неожиданная первая задача — научить молодых добровольцев обращаться с оружием! Хорошо, что у нас нашлось, кому это делать.

Бывший командир отделения Матвей Иванченко водил молодых партизан на стрельбище. Константин Косенко, лейтенант, пришедший в наш отряд, знал отлично все виды боевого оружия. История Косенко проста. Выйдя из окружения, он трудился чернорабочим на железнодорожной станции в Щорсе. Главная задача была — укрыться от немцев. А у нас он снова взялся за оружие. Автомат, пулемет, противотанковое ружье — как мастерски стрелял из них лейтенант! В трудные минуты напряженных боев он не раз сам ложился за пулемет, который знал особенно хорошо, потому что перед войной окончил пулеметную школу.

То, что к нам приходило много молодежи, бодрило меня, вселяло веру в будущее отряда. И правда, многие из этих молодых людей стали потом партизанскими командирами. Но поначалу большинство просилось в разведку. Разведка, требующая смелости и ловкости, особенно конная разведка, тянула сельских парней, хотя вместо седел они пока использовали мешки с сеном и нередко вызывали у других партизан насмешки, «гарцуя» в таких «седлах». Однако через месяц-другой у разведчиков появились друзья-кузнецы в окрестных селах, которые изготовили им металлические седельные детали, деревянные с успехом мастерили сами партизаны. А скоро снаряжение пополнилось и настоящими седлами, «позаимствованными» у оккупантов.

Я сказал — молодежь приводило на партизанские тропы чувство долга. Но это не всё. Отличала нашу молодежь еще одна примета. Эти юноши сами увидели и узнали лицо врага. У них у всех, буквально у всех, был личный счет к врагу за его зверства и злодеяния на оккупированной территории, за гибель родных и близких, за отнятые надежды, за унижение человеческого достоинства, к чему так чувствительна молодость и чего она не забывает. Я слышал от них рассказы об их жизни, когда подходил и беседовал с новичками в свободные полчаса, где-нибудь на ходу или под сосной, во время короткой остановки…

Первое примечание

Ну, например? Хотя бы один пример! Пиши Михаил Гордеевич вторую книгу, он, конечно, знал бы уже и учитывал, что в таких случаях необходим пример — для выразительности, для памяти. Но он не дожил и до выхода первой. Рукопись перелистана не один раз. Желто-серые ее листки ничего не прибавили. Нет в них такого примера.

Несправедливо! И даже горько…