А потом две-три крестьянские подводы увозили винтовки, спрятанные под солому, или другой оружейный груз на оккупированную Украину, где создавались в селах партизанские отряды. Двигались ночью, на день сворачивали в лес, заезжали поглубже и ждали, пока над лугами и дорогой снова повиснет серпик месяца.
Оккупанты охотились за оружейными караванами, расстреливали возчиков на месте, но люди снова шли на риск: как же еще бороться с оккупантами? Рисковали своей жизнью и жизнью своей семьи, домом и имуществом, всем, делая нужнейшее дело для борьбы с врагом. Не было подвод — уносили оружие на себе, в сумках.
Теперь оружие доставлялось вроде легче, по воздуху, но риск тот же… И конечно, как бы старательно ни снабжали нас оружием по воздуху, это не могло удовлетворить наши потребности целиком, и традиционно партизаны довооружались за счет своих боевых трофеев. Вот характерный список оружия нашего отряда: винтовок русских — 132, немецких — 40, мадьярских — 26, польских — 1, французских — 1, пулеметов ручных — 5, станковых — 1, автоматов советских — 40, немецких — 9, минометов— 1. Из них трофейного оружия: винтовок — 68, пулеметов — 6, автоматов — 9, минометов — 1.
Апрель начался с боев. Елинские партизаны первыми нанесли удары по карателям. Отряды, возглавляемые Николаем Попудренко, повторили дерзкий успех Федорова, захватили Корюковку, уничтожив при этом много немцев. Отряд имени Пожарского выгнал захватчиков из Перелюба и разместил там свою заставу. Другой отряд черниговского соединения — имени Боженко — совершил налет на село Турья, выбил фашистов, и здесь тоже появилась партизанская застава. Наш отряд — имени Щорса — поставил свой гарнизон в селе Ивановка.
Население радовалось, но мы предупреждали, что скоро тут могут развернуться сильные бои, советовали уходить в лес. Люди кивали, но все равно не спешили уходить, радуясь своим.
Начальником Ивановского гарнизона был назначен Михаил Попов, адъютант, мой верный помощник.
На другой день фашисты ударили по нашему гарнизону, но Попов умело командовал боем, в разгар которого я послал ему подкрепление из двадцати человек, вооруженных автоматами и пулеметом. Ивановцы устояли. Не отошел и партизанский гарнизон из Турьи. Почти до середины месяца после этого тянулась настороженная тишина, партизаны занимали села, а гитлеровцы вели себя так, будто смирились, хотя на самом деле готовили новые удары. Но и мы готовились встретить их.
12 апреля я послал в Ивановку начальника штаба, своего брата Ивана, и уже на подъезде к селу он встретил бегущее население. Он спросил, почему бегут в лес. Ответили, что из Турьи в Ивановку идет три колонны гитлеровцев. Иван пришпорил коня.
Наш гарнизон успел перегруппироваться, разделиться: на дороге из Турьи залегла основная часть, которую возглавил Кругленко; на дороге из Софиевки — другая, во главе с Поповым. Общее командование Иван взял на себя. Разведка уже донесла, что гитлеровцев около четырехсот человек, не меньше, у них три пулемета; бойцов в гарнизоне около пятидесяти. Нелегкое предстоит дело. Каждому ясно: надо мобилизовать всю волю и мужество…
Нет, не каждому… Один партизан, увидев, какие силы противника подходят к Ивановскому мосту, бросил свое место, бежал из окопа, с поля, еще не ставшего полем боя, но готового стать им через несколько минут. И был это тот самый партизан, которого две недели назад уже осудили за сон на посту, условно приговорили к расстрелу. Ждали, что он оправдается на поле боя, а он покинул товарищей. Когда его схватили и привели ко мне, партизаны потребовали, чтобы первый приговор тут же был приведен в исполнение. За трусость и дезертирство. Партизан не знает большего греха и преступления, чем бросить товарищей в беде. У труса не нашлось защитников…
На этом не кончились испытания и неприятности.
Мост на турьинской дороге, около Ивановки, был заранее заминирован, провода протянуты к электромашинке, находившейся в крайней хате села. Здесь же Кругленко устроил свой командный пункт. Едва гитлеровцы ступили на мост, Кругленко дал команду подрывнику, и тот повернул ручку машинки… Но… взрыва не последовало! Гитлеровцы шагали по мосту, стук их кованых сапог долетал до хаты, до подрывника, который лихорадочно копался в машинке вместе с Иваном, пока не обнаружили, что провода разъединены, нет контакта. До сих пор не знаю, что это: халатность подрывника или умысел какого-то вражеского лазутчика.