По знакомым дорогам

Еще одна бронемашина и четыре машины с пехотой подорвались на минах, потому что наши саперы, несмотря на усталость и голод, прежде всего заминировали подъезды к лесу. Партизаны посмеивались: на кого посылают фашисты свою технику и солдат, если уничтожили нас еще в Добрянском лесу?

Чтобы окончательно уверить их в нашем существовании, мы решили сами нанести удар и выбрали для этого бывший совхоз Глебово, где сейчас враг разместил свое хозяйство с откормочным пунктом для скота. В этом хозяйстве работала большая группа военнопленных, и я распорядился, чтобы Вонарх и Шкловский, отряду которых был поручен налет на Глебово, приказали своим разведчикам связаться с военнопленными: наверняка там будут люди, готовые к схватке с гитлеровцами и способные быстро и четко доложить обстановку.

Так и сделали. Наиболее горячим и одновременно деловым среди военнопленных оказался молодой старший лейтенант Александр Алексеев. Раненный в бою под Тупичевом, он попал в плен, а едва отдышался, был послан на работу в Глебово. Нашей разведке и командованию он сильно помог в организации налета на хозяйство, а позже, после налета, ушел с отрядом в партизаны и скоро стал начальником штаба в том самом отряде, который нападал на Глебово. Да, грамотные в военном деле люди, преданные борьбе за победу, не терялись у нас. Такое пополнение обогащало наши ряды, как говорил раньше, в восемнадцатом, военспецами. Тогда они были из старых войск, а сейчас — свои.

Итак, нам стало известно, что глебовское хозяйство охранял вражеский гарнизон в составе ста человек, и почти столько же было там полицейских. Ну что же, это нам подходило, мы не выбирали мелкой цели. То, что Глебово находилось всего в восемнадцати километрах от Чернигова, тоже не пугало, такая дерзость часто приносила успех, потому что противник был уверен в своей безопасности.

И. М. Шкловский

А тут выяснилось, что вечером 2 июня глебовский гарнизон меняется, одни солдаты уезжают в Чернигов, другие приезжают. Этот день и выбрали для нападения, так как смена гарнизонов всегда связана с потерей бдительности, некоторой суматохой. Илья Шкловский привел отряд и окружил казарму, но она оказалась пустой, немцы до того беспечно держали себя, что одни солдаты уже уехали, а другие еще не прибыли и, похоже, на ночь глядя не собирались прибывать. Партизаны напали на полицаев, охранявших военнопленных, перебили холуев, а пленных освободили. Начальник полиции выскочить на улицу не успел, был убит на своей квартире.

Схватили директора хозяйства Кизняка, но тут вышла такая история… К Шкловскому подошли две женщины и стали упрашивать, чтобы он взял их с собой. У обеих были пятилетние дети — девочка у одной и мальчик у другой. Шкловский стал отказываться: это ведь так рискованно — в лес, с детьми. Но женщины расплакались — им и детям грозит смерть, одной как еврейке, второй как жене видного до войны работника-коммуниста, а сейчас фронтовика. Фашисты докопаются…

В это время вывели расстреливать Кизняка. Женщины увидели его под конвоем и притихли. А узнав, в чем дело, говорят — он добрый, помогал скрываться от фрицев, брал на работу, хотя не имел права, к людям хорошо относился. Военнопленные, которые были рядом, подтверждают. Илья Шкловский отпустил Кизняка и взял с него клятвенное слово, что он сам доведет до полного разгрома это хозяйство, — ночь кончилась, партизанам пора было уходить, и Кизняк это слово не только дал, но и сдержал. Он собрал рабочих, известных ему своим настроением, поджег все постройки, уцелевшие при первом партизанском налете, а оставшийся скот разогнал подальше, чтобы его могли взять себе крестьяне. Со своей группой Кизняк ушел в лес и, попав в партизанский отряд, продолжал сражаться с фашистами.

А Шкловский привел тогда из Глебова около семидесяти отличных лошадей, много разного продовольствия привез партизанам. С ним пришли и влились в наши ряды бывшие военнопленные. Так что напрасно немцы писали, будто уничтожили наше соединение. Поторопились. Мы, наоборот, росли.

По всем, самым серьезным сведениям, фашисты готовили против нас новую карательную экспедицию. А кроме того, мы не могли задерживаться в Тупичевском лесу, хоть и глухом, но уже «транзитном» для нас. Нас ждала Полтавщина, путь туда лежал через междуречье. «Может, удастся еще свидеться с Попудренко», — думал я, скучая по нему. Не знаю, как кто, а я долго не могу забыть человека, с которым рядом шел по этим лесным дорогам и который не раз обогревал меня в пути своей душевной чуткостью. Увидимся! Междуречье — это ведь теперь его волость, мне предстоит быстро пройти леса между Десной и Днепром, а ему тут воевать…