По зову сердца

Я начала привыкать к горячему полуденному солнцу, к тучам мух, слетавшихся отовсюду как будто специально, чтобы докучать нам, к запаху жарящегося мяса. Можно было подумать, что они питаются одним мясом. Мясо было неотъемлемой частью этого места вместе с кухонным жаром, дрожжевыми лепешками, пекущимися на углях, и голодными собаками, которые бродили по двору и посматривали на нас свирепыми глазами, пока не привыкли к нашему присутствию. Я их все время подкармливала объедками, и через какое-то время они уже бросались ко мне и радостно виляли хвостами, стоило мне выйти на порог. Вокруг было много мужчин. У всех были загорелые лица, все носили соломенные шляпы, некоторые – с сеточками против вездесущих мух. Иногда они заходили в дом или сидели во дворе, или играли в карты и пили эль на кухне. В хозяйстве было великое множество овец, казалось, миллионы, потому что Уильям Грэнвилл «занимался шерстью».

Часто, как и говорила миссис Макен, еду готовили во дворе. Они набивали большие металлические ведра бумагой, поджигали ее и жарили на огне мясо. Жир, стекающий с мяса, поддерживал огонь, но все равно они предпочитали есть мясо наполовину сырым. Они распевали песни, «Ботани-Бей» и что-то про кенгуру, а увидев нас, принимали насмешливый вид, за которым, как мне представлялось, скрывалось восхищение пополам с возмущением.

Уильям Грэнвилл часто проводил время с ними. Вечерами они сидели во дворе, и мне через окно были слышны их разговоры. Они смеялись, громко говорили, часто затягивали песни… и все время пили.

Я, лежа на кровати, слушала их и обещала себе, что уеду в Сидней ближайшим дилижансом. Поселюсь в гостинице до среды и потом поплыву на Карибу.

Но наступало утро, я видела Фелисити и понимала, что пока еще не смогу ее оставить.

Неделя, которую я там провела, показалась мне месяцем. Я часто выезжала верхом на прогулку. Фелисити всегда каталась со мной. Несколько раз мне казалось, что она готова довериться мне, но откровенного разговора так и не случилось. Я уже решила, что, когда буду прощаться с ней, скажу ей: «Если эта жизнь так ненавистна вам, едемте со мной».

Впрочем, у меня возникали некоторые сомнения относительно того, правильно ли советовать жене бросить мужа.

Тем временем меня все больше захватывала здешняя природа. Она была полна контрастов. Здесь столько всего прекрасного! У меня захватывало дух от удовольствия, когда я видела огненные деревья с яркими кораллово-красными цветками или наблюдала за полетом серокрылых розовых какаду, которых здесь называли «гела». Это была настоящая, первозданная красота. Но были здесь и многие мили зарослей непроходимого кустарника, болота, кишащие насекомыми, не похожими ни на что из того, с чем мы сталкивались дома, где уже привыкли к волосатым паукам, маленьким сороконожкам, заползающим в дом, и, естественно, к мухам. Не доставляло мне удовольствия видеть и Милли Макен, которая бесшумно ходила по дому и бросала на нас настороженные взгляды, полные затаенной злобы. Но больше всего мне не нравилось присутствие Уильяма Грэнвилла.

Была ночь седьмого дня моего пребывания в этом доме. Мужчины сидели во дворе, пили и разговаривали. Время от времени раздавались взрывы хохота. Близилась полночь.

Я всегда ощущала определенное беспокойство до тех пор, пока Уильям Грэнвилл не уходил в спальню, которую делил с Фелисити, и лишь после того как за ними захлопывалась дверь, я начинала чувствовать себя в безопасности и засыпала. У моей двери ключа не было, и я опасалась, что он может зайти ко мне.

Наконец на лестнице раздались грузные шаги. Он поднимался, что-то бормоча, и я догадалась, что он выпил больше обычного.

Потом я услышала, как закрылась дверь спальни. Я лежала, в очередной раз убеждая себя, что теперь уже наверняка можно начинать планировать отъезд, и решила, что утром обязательно поговорю с Фелисити.

Размышляя о том, что буду говорить, я услышала, как открылась дверь. Тут же насторожившись, я встала с постели и замерла, прислушиваясь.

В моей спальне дверь была подогнана плохо и через щели сбоку я могла наблюдать за тем, что происходит в коридоре.

Сердце у меня ушло в пятки. По коридору в ночной сорочке до колен шел Уильям Грэнвилл. Меня бросило в дрожь от недобрых предчувствий. Приготовившись защищаться, я сказала себе: «Все, этим утром я уеду».

Он остановился и открыл двери в середине коридора. Это была дверь спальни миссис Макен.

Он вошел.

Я прислонилась к двери, тяжело дыша от облегчения. Это лишь подтвердило то, о чем я и так догадывалась. Слава Богу, он хоть не пытался идти ко мне.

Значит… миссис Макен – его любовница. Вот чем объясняется ее недовольство появлением в доме его жены. Это отвратительно! Под одной крышей, в двух шагах от комнаты, где лежит жена!

– Этот человек – чудовище! – прошептала я.

Пытаться заснуть было бесполезно. Я накинула пеньюар и села у окна.

В ярком свете звезд все вокруг казалось каким-то неестественным и причудливым. Вдали призрачными стражами замерли серые эвкалипты.