По зверю и птице. Рассказы

Драка продолжалась довольно долго; в конце концов, один из глухарей изловчился и изо всей силы ударил своего противника острым клювом по голове. Раненый глухарь свалился на землю, но потом поднялся и, будто признавая себя побежденным, тяжело взмахнул крыльями, взлетел невысоко над землей и сел над суку соседнего дерева. А победитель, распустив крылья и хвост и безостановочно распевая песню за песней, победоносно и важно зашагал к глухарке…

— Ну, Ильюша, пойдем, — сказал дед Гера сим, — пора и домой. Будешь теперь знать, что такое глухариный ток.

Ильюше было жаль уходить из этого чудесного леса, но приходилось слушаться. Он оглянул, прощаясь, окружавшие его места и покорно зашагал за дедом.

Идя домой, Ильюша совсем не узнавал тех мест, по которым они шли ночью. То, что ночью казалось так страшно и таинственно, было теперь, при ярком солнце, так радостно и весело.

Вот и Симанова поляна, и остатки их вчерашнего костра. Вот и овраг. Он совсем не та кой крутой, как был ночью, и с него совсем легко спуститься. А вот и ручей… Ничего в нем страшного нет. Ручей как ручей. И место можно выбрать поуже и в два шага через ручей перешагнуть.

— Дедушка, — спросил Ильюша, — почему ты не стрелял по глухарям, которые дрались; ведь их обоих убить можно было?

— Потому что я никогда в зорю больше двух самцов не бью. Птицу беречь надо. Есть такие охотники, шкурники, которые ради наживы готовы весь ток перестрелять; пройдет время, сами на себя пенять будут, потому что глуха рей уж и так все меньше и меньше становится.

— Так ты бы, дедушка, самку убил. Ведь ты ни одной самки не убил, — говорил Ильюша.

— А этого братец, уж совсем нельзя, — воз разил Герасим, — весной самок бить и закон не дозволяет.

— А разве есть такой птичий закон? — удивленно спросил Ильюша.

— Закон не только птичий есть; насчет вся кой охоты закон есть. Когда самки детенышей выводят- звери ли, птицы ли, рыбы ли, все равно — их закон бережет. Дичь хранить надо; дичь- то ведь богатство наше. -Прежде, в старое время, как я еще молод был, дичи всякой гораздо больше водилось. А теперь ее год от году уменьшается. Зато теперь и законы про это написаны и охотничьи союзы устроены, чтобы богатство это охранять и чтобы охота была правильная.

— Так тогда, дедушка, много таких зверей разведется, которые сами зверей да птиц губят; вот, например, в роде медведя или волка.

— Нет, Ильюша, такой зверь хищным называется. Его во всякое время закон бить дозволяет. Медведя или волка, лисицу или рысь. И птиц тоже хищных, как ястреб, во всякое время бить можно.

Все, что дед рассказывал, казалось Ильюше таким новым и необыкновенным. Мальчик начинал понимать, что охота не простая забава, что это большое и важное дело, которое надо любить и хранить.

Вся дорога прошла у деда с Ильюшей в раз говорах и Ильюша не заметил, как они до мельницы дошли.

Дорога показалась ему вдвое короче, чем вчера.

Когда они подошли к Герасимовой избе, Ильюша хотел отдать деду глухаря, которого он всю дорогу нес за спиной.

— Нет уж, Ильюша, — сказал дед, — снеси-ка ты глухаря отцу с матерью, похвастай им первой охотой.

Ильюша от радости хотел броситься деду на шею, но так растерялся, что только пробормотал:

— Спасибо, дедушка, — и чуть не бегом пустился по дороге к селу.

Идя к дому, он все время мечтал, что когда он вырастет, он станет охотником, поступит в союз и не только будет стрелять дичь, но и будет беречь ее от людей и от хищного зверя. А хищных зверей Ильюша решил истреблять и ясно себе представил, как он в первый раз пойдет с настоящим ружьем на охоту — на медвежью берлогу.

НА ОСЕННЕМ ПЕРЕЛЕТЕ

— Дедушка, а дедушка?.. Когда же ты меня на охоту возьмешь?, — приставал к деду Герасиму Костя Кольчугин — Ведь вот ты Ильюшу еще по весне с собой на глухарей брал. А с тех пор и лето прошло, и осень скоро кончится.

— Ничего, ничего, парень, не горюй, — утешал Костю дед Герасим, — мы еще с тобой свое возьмем. Такую охоту устроим, что прямо — пир горой.

— Да когда же, дедушка?

— А вот так через недельку и пойдем. По осени-то в крестьянстве самая охота, а летом не до того. Покосом да жнивьем замаешься.

— А теперь у тебя, дедушка, помол пойдет, деловито возразил Костя, — опять тебе недосуг будет.

— Ну помол не помол, а на охоту мы все таки пойдем. Я уж так спокон века даю себе по осени отпуск дня на два и к приятелю еду одному старому на охоту. — Отпросись у отца с матерью — вместе и поедем.

— Куда же это мы поедем, дедушка?

— Далеко поедем; отсюда верст за тридцать, на Каму-кормилицу. Слыхал, небось, про такую реку? Там на перелете по гусям и уткам охотиться будем.

— Слыхать я про Каму слыхал. Наши туда на ярмарку ездят, — задумчиво ответил Костя, — а только я уж не знаю, отпустят ли меня так далеко.

— Ну. авось, отпустят. Я отцу твоему сам скажу. Со мной отпустит, не побоится, — утешил его Герасим. — Так через недельку и собирайся.

Отец с матерью отпустили Костю с Герасимом. Прошла неделя, и дождался Костя своей радости.