И вместо разговора, приветствий сразу слышим песню. Поют три женских голоса: жена Эдика Юля и дочери — Анюта и Оксана. Удивительно мелодичные, приятные голоса. Они поют песни Б. Окуджавы.
Нежные женские голоса заставляют забыть ночь, усталость, ноющую боль в руках и тревогу за завтрашний день. Как будто эти любящие сердца здесь, рядом, они все знают и своей любовью хотят защитить, поддержать, ободрить.
— Продолжать дальше? — спрашиваем.
Отвечает Володя Балыбердин:
— Хватит Мысловскому. Он уже кулаком глаза трет и носом шмыгает.
Володе Балыбердину много хороших слов передали его друзья из Ленинграда.
Вызываем лагерь 1 — группу Иванова. Для каждого есть отдельная кассета.
С Ивановым и Бершовым разговаривают жёны и дети. Для Миши Туркевича Борис Сивцов из Донецка передал целый отчет о работе клуба «Донбасс», а Сереже Ефимову прислали запись заседания альпинистской секции Свердловска, с трудом нашли голос его жены.
Забегая вперед, скажу, что после возвращения с Эвереста самой дефицитной вещью в лагере стал магнитофон, каждому хотелось уединиться и еще раз побыть вместе со своими близкими и друзьями.
Трудно было найти более удачное время для такой сердечной передачи. Ребята получили огромный заряд энергии. Их порыв к вершине уже ничто не могло остановить.
В день выхода группы Иванова установилась ясная погода. Ночью впервые за многие дни было звездное небо. Краски вечернего неба переходят от синего, сине-фиолетового над Лхотзе к розовому на западе за Пумори. Полнолуние.
В дни выхода групп на штурм стали поступать прогнозы погоды из Катманду, в которых не было ничего утешительного для больших высот: ветер до 100-120 километров в час при температуре минус 33-38 градусов. 30 апреля был получен долгосрочный прогноз из Москвы.
«По данным отдела анализа мировой погоды Гидрометцентра СССР от 3 до 9-10 мая 1982 года в районе Восточных Гималаев ожидается значительное ухудшение погоды, сопровождаемое значительными ветрами, осадками, существенным понижением температуры. Наиболее тяжелые условия ожидаются 4-10 и особенно 8-9 мая. Наиболее благоприятные условия погоды ожидаются в период с 10-11 по 18-19 мая, а также с 25 мая до конца месяца. Возможно ухудшение погоды 19-24 мая до более высоких температур и более слабых ветров, но при значительных осадках».
Впору было снимать всех с горы, даже при «наиболее благоприятных условиях» в те же дни было «возможно ухудшение погоды». Мы передали этот прогноз по рации наверх в штурмовые группы, но каждый участник надеялся, что бюро прогнозов не изменит своей привычке постоянно ошибаться.
30 апреля Мысловский и Балыбердин должны были прийти в лагерь 4. Весь вечер вызывали Мысловского, он на связь не вышел.
Наступило 1 Мая. На утренней связи услышали голос Мысловского. Оказывается, он вчера пришел в лагерь 4 в 23.00. Задержал шерп Наванг, который не мог идти вверх, жаловался на боль в обожженных глазах, но никак не решался начать спуск. Усталость нарастала с каждой минутой, с каждым шагом, Мысловский с Балыбердиным не выдержали такой чрезмерной нагрузки, сначала они оставили часть груза, а затем Мысловский снял рюкзак, закрепив его на крючьях ниже отвесной стены под лагерем 4. В рюкзаке были баллоны с кислородом, теплые вещи, маски, фотоаппарат, и Мысловский утром 1 Мая вынужден был спуститься за рюкзаком.
Первые слова Мысловского на вечерней связи сразу же нас насторожили, голос у него был расстроенный, упавший. Короткие часы тревожного сна выше 8000 метров не восстановили силы Мысловского, и когда он пытался подняться по отвесной стене, тяжелый рюкзак сорвал его, и он повис вниз головой. Старался хотя бы как-то зацепиться за скалу рукой или опереться ногой, но тщетно — слишком крутая и гладкая была стена. Двадцать минут акробатических движений, напоминающих конвульсии, и Мысловский почувствовал, что вот-вот потеряет сознание — кончился кислород. Была еще мысль попытаться закрепить рюкзак на верёвке. Он освободил лямку рюкзака с одного плеча, пытался удержать рюкзак второй рукой, но... лямка рюкзака вырвалась из пальцев, стало легче дышать, а рюкзак скрылся за перегибом скал далеко внизу. Как будто оборвалась живая нитка, связывавшая человека с друзьями, коллективом. Мысловский почувствовал себя очень одиноким.