Победа Сердца

Еще не все воспоминания были возращены к исходной точке, где находилась Виктория, и казалось, что будто бы это и не воспоминания вовсе, но как будто бы она прямо сейчас сама и создавала свое собственное прошлое, точно так же, как будто бы другая эта «Она», другая Виктория из будущего просто придумывала тот сюжет, по которому плыла девушка в настоящем, не в силах сопротивляться течению жизни и поменять направление. Как бы безответственно это ни звучало, Виктория никак не могла отделаться от мысли о том, что это было правдой, иначе как можно было объяснить ту хитроумную ловушку самобичевания, в которой она оказалась из-за маленького существа, которого она, хоть и не сильно любила, но не имела никакого права заставлять испытывать все те небывалые страдания?

Будто бы в ответ на эти размышления закрывшая глаза Виктория, которую более не пытались вытащить насильно снаружи ничьи голоса, нырнула внутрь самой себя в попытках найти тот единственный ключ, который объяснил бы происходящий вокруг нее живой кошмар, в котором она, подобно пауку, пыталась изо всех сил удержаться на сети, сотканной из человеческих страданий.

Несмотря на все ее так называемые переживания, казалось, будто бы дело было вовсе не в них, а в ее собственной душе, которая, в конечном итоге, и была источником всех бед, что происходили вокруг нее.

Пространство, в котором оказалась Виктория, было совершенно неописуемо. Тут не было никаких четных форм и узоров, за которые бы смог уцепиться мозг Виктории, однако, в то же самое время, она ясно осознавала себя как самостоятельную единицу, которая вошла в контакт с некоторыми сущностями, что предложили ей взять книгу жизни, и озвучить, громко артикулировав, мысли – те, что испытывала она сама и все те люди, что были с ней связаны, дабы обнаружить и высветить те самые настоящие эмоции, которые она доставляла другим и которые зеркалили ее собственную душу.

Прежде чем Виктория открыла рот, кто-то из «Других», видимо, решил помочь ей и начал громко декларировать: «Папочка! Папочка, пожалуйста, помоги мне! Пожалуйста, помоги, помоги мне! Мне очень больно, мне очень больно!»

Виктория пришла в ужас от этих слов, ведь, хотя они никогда не были произнесены вслух, но именно они и были тем самым, что она знала, откуда-то знала наверняка, кричал утконосик Арчибальд в моменты безумного помешательства внучки его хозяина, и, хотя Виктория и ухаживала за ним до самых последних мгновений его жизни, она, тем не менее, явственно ощущала свою вину перед питомцем. Однако теперь это было не просто виной, а будто бы ее собственные чувства трансформировались и слились воедино с этим криком отчаяния, на который в свое время никто не спешил отозваться. Прежде чем Виктория, которая всегда старалась якобы улучшить мир вокруг себя, а на деле же искала компромисс с сильными мира сего, чтобы улучшить свое собственное положение и мироощущение, успела переварить эту боль в полной мере, прямо перед ней возник образ Кайла, который буквально заставил ее сердце упасть от ясного понимания, прозрения, что пришло за пару секунд, за мгновение до того момента, когда она осталась одна.

Он никогда не принял бы ее настоящее «я», что было черным как смоль и отравляло жизнь всему миру, пытаясь выместить свое разрушительное начало в агонизирующих, хоть и не смертельных муках несчастного животного.

– Кайл… – будто бы в пустоту произнесла Виктория, протянув руку и попытавшись ухватиться за пустотный образ, что растаял на ее глазах. От подобной неожиданности девушка чуть не свалилась на пол, вовремя успев сгруппироваться, и за пару секунд осмотреться вокруг, вспомнив, что находится прямо сейчас у больничной койки своего умирающего деда Джареда Фландерса, который, видимо, проснулся пораньше нее, при этом глядя на свою внучку также пронзительно, как Кайл в видении всего пару мгновений назад.

Виктория сначала даже не совсем поняла, чем именно заслужила такой взгляд и, положив руку на его лоб, ощутила влагу, которая обожгла ее кожу, заставив при этом громко скрипнуть зубами.

– Теперь-то ты доволен? – не выдержала она, почувствовав, как превращается в самые настоящие волны злобы, что беспощадно накрывали с головой ее деда, прикованного к постели.

– Я буду наблюдать, как умрет твой дурацкий утконос, а теперь еще мне придется смотреть, как умираешь ты, старый, старый засранец!.. – не сдержалась Виктория, – и из-за твоего гребаного утконоса я не могу спокойно жить! Я постоянно виню себя и не могу, просто не могу быть счастливой, я…

Виктория замерла, почувствовав, как ее дедушка всё же смог положить свою иссохшую, холодную, истыканную шприцами руку на ее теплую молодую ладонь.

– Скажи… Скажи, что хочешь… – прошептал Джаред.