– Ради того, чтобы все вокруг могли радоваться жизни, а, значит, ради себя самого же, – ответила за него его же устами Виктория, даже не допуская крамольной мысли о том, что уж их-то дети будут когда-либо страдать, вполне возможно искренне заблуждаясь на этом уровне, но сама, собственно, как и Грегори, не понимая еще до конца, насколько буквально стоило воспринимать ее пророческое суждение.
– Но ведь это невозможно, – усмехнулся Грегори, – ты вообще понимаешь в каком я… в
каком мы положении, в каком положении находится сама реальность, и какое место мы в ней занимаем?
– Да, понимаю, – спокойно ответила Виктория.
– И ты, тем не менее, ты хочешь жить?
– Да.
– Зачем?
– Затем, что есть люди, что нуждаются во мне.
– Но ведь твоя мать… Твоя мать не выжила, так хочешь сказать, по твоей логике, ты в ней не нуждалась? Раз она не захотела или не смогла сохранить единственное настоящее, что у нее было?
Виктория замолчала на какой-то момент.
Эта пауза позволила Грегори забыть на несколько секунд о смертельной опасности, ощутив всеми фибрами того, что он мог бы назвать своей душой – коварный триумф своей злорадной радости.
– И ты хочешь сказать, что твоя семья не нуждается в тебе самом? – в ответ лишь проговорила Виктория.
Грегори тут же сам заткнулся, начав бессмысленное возражение, одновременно стерев защитную, в своем роде, ухмылку со своего лица.
– У меня нет семьи… больше – нет.
– Ты в этом уверен?
– Да.
– Но они живы?
– …
– Ответь, они живы?
– Какое это имеет значение? – огрызнулся Грегори.
– Ты сам знаешь, ты ведь меня придумал.
– Вот именно! Так что, я могу сделать с тобой, как с персонажем, что угодно, а вот ты сама – не сможешь никогда вот так просто взять и переписать меня, как какого-то выдуманного героя и… – Грегори ощутил, как по его телу пробежали мурашки, которые буквально обратили в ничто все страхи и переживания о его жене, о детях, о его предательстве, о книгах, об успехе, о том, что он готов в любой момент может разбиться насмерть, черт возьми!
– Я, кажется, понял.
– Да, ведь мы все, по сути – одинаковые герои, – грустно улыбнулась Виктория устами писателя, – и не мы сами пишем свои собственные жизни. Но тогда кто же?
– Ты – знаешь, – ответил на сей раз сам себе Грегори, ощутив, что тот Грегори, тот мужчина, писатель, бывший семьянин, как угодно, пропал, а вместо него говорил некто другой, куда более реальный, чем он сам, и который всегда был тем, кто переживал на самом деле те приключения, что Грегори называл так самонадеянно – своими.
– Значит, игра еще не окончена? – спросила Виктория.
Грегори лишь улыбнулся и, мгновенно обнаружив себя вновь в салоне, закрыл окно, в которое он ранее высунулся, чем вызвал истерику системы безопасности, после чего разблокировал панель управления машины, отменив тревогу и выставив нужный, как он сейчас сам понимал, конечный адрес прибытия.
– Вот и славно, – открыв глаза и уже забыв, кем она только что была, улыбнулась Виктория, увидев под собой твердую землю и ощутив толчок, став тем самым ближе к своей матери, ближе чем когда-либо, упав в объятия того, кто однажды не смог ее спасти, но всё же мог сделать это сейчас.
149. – Теперь ты поняла? – доверительно спросил Стивен Харт, держа на своих руках Викторию, которая сняла со своей головы нейронный преобразователь.
– Я поняла, насколько больно тебе было, – спокойно, но понимающе, ответила Виктория. Закрыв глаза, она вновь заставила на какой-то момент исчезнуть сад, в котором они сидели, используя призму памяти прибора, с которым она всё еще была удаленно связана, попасть в кластер воспоминаний своей матери Джулии, попасть в то время, когда ее дед, вместе с матерью, смотрели за падением своего ребенка, что трагично погибал за свои собственные убеждения.
– Ее нельзя было спасти.
– Зато тебя – можно, – не дрогнув, проговорил Стивен.
– Откуда такая уверенность?
– Поверь мне, я сделаю всё, чтобы …
– Будет тебе новый правитель, – грустно улыбнулась Виктория, приобняв Стивена, – не волнуйся.
Стивен не ожидал такого быстрого согласия, однако, быстро собравшись, притянул ее к себе: «Спасибо».
***
– Ты как? – чуть отстранившись, осведомился ее старый друг-шаман. Виктория как ни в чем не бывало, выпрямившись, покосилась на свою сжатую в кулак ладонь, которой, как она сама была откуда-то уверена, держалась за ручку двери невидимого автомобиля, вместе с тем обнаружив внутри себя два неприемлемых выхода из ситуации. Однако, дискомфорт из-за безвыходности положения быстро рассеялся, так как вместо двух возможных путей, каждый из которых был хуже другого, ей открылся совершенно спонтанно за краткий миг третий путь, что осветил ее дорогу.
– Как я уже сказала, я знаю, что нужно делать.
150. – Вылезай, – командным тоном раздался не допускающий никаких отлагательств приказ.