Победа Сердца

Но в этом также было и что-то еще – так, панорамное окно, что выходило на город и возвышалось над столицей, также являло собой и маленькую дверцу, ведущую в небольшой, но ухоженный дворик с бассейном, куда уже вышел Грегори, полностью погруженный в свои воспоминания, что стали накрывать его с головой. Раскинув в стороны руки, подобно птице, писатель нырнул с высокой горы состояния своего сознания в бесконечный космос, океан энергии, в который превратился бассейн, что окутал его тело родовыми водами, подобно чреву матери, что сжало его в своих объятиях только ради того, чтобы заново дать ему жизнь, подобно тому, как его еще нерожденные книги уже трепетали интуитивными прозрениями десятилетия назад, когда он, стоя у окна своих будущих выкупленных апартаментов, наблюдал за живительной пульсацией родного города в ночной час. Тогда происходили самые настоящие чудеса, и время стиралось, подобно самому пространству, и вот уже заряженный этой невидимой, но неизменно ощутимой энергией, Грегори уже выбегал из своей квартиры, спускаясь вниз на лифте, подобно героине собственного романа, которая бежала наружу, впервые, наверное, со времен своего детства ясно ощутив ту самую интуитивную тягу, которая вела ее всю жизнь, и которой она никогда не была в состоянии физически и ментально сопротивляться.

– И куда же ты бежишь? Зачем? – раздавались в голове Виктории тревожные голоса ее рассудка, который никак не мог принять нахождения тела своей Госпожи на неизведанной территории, где опасности подстерегали на каждом шагу.

Однако эти переживания ушли куда-то на совершенно второстепенный план, открыв для Виктории совершенно новый, абсолютно свежий и полный чудес мир, который всегда был скрыт за непроницаемой ширмой. И всё же, что, что же так внезапно побудило ее совершить это действо? Было ли этому хоть какое-то рациональное объяснение? Девушка не знала ответа на этот вопрос, но она продолжала бежать всё дальше и дальше, удаляясь всё дальше и дальше от величественного шпиля, чувствуя, что с каждым шагом она становится все ближе и ближе к своей цели. Это состояние мистического опьянения продолжалось до тех самых пор, пока один неловкий шажочек не привел к фатальной ошибке, и девушка, еще не до конца поняв, что же с ней происходит, ощутила, как ее кроссовок, зацепившись за расщелину в брусчатке, заставил свою обладательницу начать терять равновесие. В результате скоротечного неудачного падения, Виктория окончательно расширилась горизонтом своего восприятия во все допустимые ей пределы, в чем-то даже комично встретившись с непреодолимой преградой головой, полностью потеряв сознания, даже не успев испугаться сладкого забвения, последовавшего сразу за едва уловимым щелчком в ее сознании.

51. Перед глазами танцевали пылающие змеи, которые то собирались клубком, то рассасывались по сторонам, но только затем, чтобы, вновь сплетясь своими извивающимися телами, взорваться причудливым, но и в то же время завораживающим фейерверком, который распался на тысячи падающих стрел, каждая из которых достигла своей цели – сердца вечного путника, который, ощутив их обжигающие прикосновение, распахнул свои глаза.

Сакральное видение послушника в храме постепенно рассеивалось, уступая место причудливому пространству, в котором, казалось, застыл весь материальный мир. Однако, при всем при этом, оно являло собой не просто статичную картинку без всякого смысла, но динамический процесс взаимосвязанных приложений, который, тем не менее, представлял из себя единый конгломерат, даже скорее узор времени-пространства, что, растворившись, обнажили пред глазами монаха ту самую истину, к которой он стремился в своей бесконечной аскезе, в своем самоограничении и бесконечных практиках под руководством своего одновременно обожаемого и ненавидимого гуру, к которому он выказал такое неуважение!

– Как и ко всем послушникам в храме! – воскликнул послушник.

– И, возможно, – задумался путешественник-монах, – что кара небесными огненными стрелами Великого Божества была лишь подготовкой к вечному самоповторяющемуся загробному аду, где предстояло обитать грешной душе презревшего все нормы морали человека. Однако, что было интересно – столь жуткое предположение вызвало к жизни не страх, не возбуждение и даже не интерес узреть иные, пусть и жуткие миры своими собственными глазами, но пассивное наблюдение за этой самой сценой мира, где сейчас разворачивалось действо. Существовала полная уверенность в том, что даже, если прямо сейчас молодой монах и оказался в аду, то всё равно, несмотря на это плачевное положение, он как будто смотрел на всё это со стороны, чувствуя внутреннее смятение и внешнюю неопределенность феноменального проявления его кары, но, тем не менее, оставаясь как бы в стороне, и в то же время являя собой и самого монаха и сам так называемый «Ад», и то неуловимое пространство, бесконечный квантовый скачок вечного путника, который связывал их всех воедино.