Победить Викторию

В каком-то полусне дошла до квартиры и снова чуть не отключилась, пока Морозов искал ключи. А дальше уже все очень смутно. Кажется, он на руках отнес меня в квартиру, и я совершенно не помню, как раздевалась.

Как же тепло и спокойно. Хочу, чтобы так всю жизнь было — уютно и беззаботно, кошкой вытянуться, почувствовать легкость и мягкость, себя почувствовать…

Солнце пробивается сквозь шторы. Это же сколько времени? И где телефон? Стоп. Морозов?!

Резко поднимаюсь, даже голова немного закружилась. Оглядываюсь по сторонам — никого нет. Рядом в кровати чья-то мятая подушка. Хотя почему чья-то? Я прекрасно знаю, кто на ней спал. И кто раздел меня, тоже знаю. Хорошо, не догола. На мне поверх белья футболка Морозова. Откидываюсь обратно на подушки, пытаюсь вспомнить, что было-то, когда приехали. Ни-че-го! Даже что снилось, и то память не подсказывает.

— Саш? Морозов?

Тишина. Его нет нигде, куртки тоже нет. И ботинок. Мельком посмотрела на себя в зеркало… и застыла. И обрадовалась, что бугай куда-то ушел и меня не видит сейчас. Так что, где бы его ни носило, у меня есть время, то самое время для себя, которое нужно каждой девушке после веселой ночи. Срочно принять душ и смыть остатки косметики!

Он вернулся, когда я была в ванной, услышала его шаги, уже вытирая тело полотенцем. Точно знаю, что это Морозов. Я вовсе не старалась запомнить его походку, но когда столько времени постоянно общаешься с человеком, трудно не впитать в свою память хоть частичку его. А у меня Морозова слишком много в голове, и не только то, как он ходит, разговаривает, смеется…

* * *

— Вик? — Еле успела обернуться махровым полотенцем, как дверь резко распахнулась и перед глазами возник раскрасневшийся от мороза сам Морозов. — Привет!

— Ты стучаться научишься? — Вопрос, конечно, риторический: прекрасно знаю, что всегда будет ломиться без предупреждения.

— Зачем? Ты меня стесняешься? Я тебя утром раздевал, когда ты вырубилась. Пошли завтракать, я пончики принес.

Я сначала почувствовала запах и только потом увидела большое блюдо, на котором лежало много пончиков. Я бы сказала, неприлично много. А рядом крутился Морозов, расставляя на столе чашки.

— Я не знал, что ты выберешь — кофе или чай. Короче, вот чай, а вот кофе, — даже не оглядываясь на меня, произносит он.

А ведь не такие они с папой и разные. Тот тоже обожает готовить, и часто по утрам, когда я приходила на кухню, меня ждал такой же аппетитный завтрак. Да и сейчас, когда папа успевает, всегда сам все готовит. Как и Морозов.

— Я буду чай. И пончик. Два пончика. — Я иду на запах ванили с корицей, как мышь на запах сыра. Ничего перед глазами уже не вижу, кроме блюда с едой.

— Два — это вряд ли. Я, когда их покупаю, меньше шести не съедаю, — довольно говорит Морозов. А я уже вгрызаюсь в тесто. — Так ты сладкоежка? Что раньше не сказала?

Это божественно! Просто божественно! Они тают во рту, такие легкие… Смогла остановиться, собрав всю силу воли, лишь на четвертом.

— Ты никогда с такой благостью на меня не смотрела. Знал бы раньше…

— Где утром первого января можно найти свежие пончики?!

— Переезжай ко мне — и будешь их есть каждое утро.

Я чуть не поперхнулась. Пончиком.

— Что? Ты…

— Шутка, конечно, я пошутил. — Морозов улыбается. — Я же знаю, что ты из своего Бутова не ногой. Тебе чая еще налить?

— Налей. Ты, кстати, когда обратно возвращаешься? У тебя ведь тоже учеба.

— У меня диплом, я его писать могу где угодно. Госы еще не скоро. — Морозов дожевывает последний пончик и внимательно смотрит на меня. — Вик, я никуда не собираюсь уезжать. Ну разве что на пару-тройку дней. Я здесь останусь. С тобой.

У меня от его слов волна горячая по телу прошла, даже дышать стало трудно. Со мной, значит, останется. Чувствую, что вся пунцовая, щеки горят. Отворачиваюсь, но его руки ложатся на мою талию.

— Вик. Я с тобой буду, — снова повторяет он. — Тебя нельзя одну оставлять.

— Так не оставляй.

Его губы щекочут мою шею, руки сильнее сжимают в объятиях. Чувствую поясницей, что, пожалуй, пора взять паузу. Да. Остановиться. Сейчас.

— Ну и куда ты? — удивленно спрашивает Морозов, но все же отпускает меня.

— Саш, просто быстро все, понимаешь? Я не готова. Со вчерашнего дня ничего не изменилось, я говорила…

— Да ты во сне ко мне приставала! — перебивает меня он, и я в шоке с места сдвинуться не могу. — Еле отбился.

— Ты дебил, Морозов. — Ласково смотрю на бугая, который довольно ухмыляется. — И я никак не могу понять, когда ты настоящий. Придуриваешься часто.

Он молча убирает со стола грязную посуду, не дав мне даже возможности ему помочь. И говорит уже совершенно иным тоном:

— Без придури, Вик. Спасибо, что рассказала. Про Ольгу. Теперь понятно, почему так. Ну или думаю, что понимаю. Иди-ка сюда. — Он снова обнимает меня, но сейчас так нежно и сочувствующе, что я просто растворяюсь в его руках. — Ты извини, что гнал тебе обратно домой, ты, конечно, вряд ли вернешься. Но она все равно твоя мать, и ей больно, и она тебя очень любит, как умеет. Я видел. Когда в себя пришла после аварии, тебя сразу звать стала. Так что ты просто помни об этом.