Победитель

К концу августа немецкая группа армий «Южная Украина» перестала существовать. В ее уничтожении участвовала только часть седьмого корпуса, сразу же после этого вовлеченная в непродолжительную Болгарскую операцию. А тем временем обескровленная Фимина рота приходила в себя в зажиточном бессарабском селе, носившем название Франкфурт-на-Майне. Вероятно, когда-то в нем жили немцы, пожелавшие увековечить в его названии память об исторической родине своих предков. Теперь это село пустовало. В нем, как и в других бессарабских селах, тоже не было хат украинского типа — только большие кирпичные дома под железными крышами и с деревянными полами. Фимино отделение полностью разместилось в одном из таких домов, а сам он по утрам брал большой ломоть хлеба и шел в приусадебный виноградник, где садился прямо на теплую землю и закусывал свой хлеб сладким виноградом. Боевых задач у Фиминой роты не было. Была лишь трудовая повинность: грузить застрявшие на железнодорожной станции у этого села боеприпасы на эшелоны, спешившие вослед быстро продвигавшемуся на запад фронту. Этот земной рай длился почти месяц.

Украина для Фимы уже осталась далеко позади, и, чтобы продолжить свой боевой путь и принять участие в девятом сталинском ударе, его корпус должен был пересечь Румынию, за несколько дней превратившуюся из союзника коричневых в союзника красных. Этот военно-политический финт позволил румынам избежать разорения своей родины. Впервые за все свое военной бытие Фима оказался не в теплушке и не в металлическом кузове «студебеккера», а в вагоне пассажирского поезда. Простыней, правда, не было, но были матрасы, и лежать на них было гораздо приятнее, чем на дне ячейки-окопчика, даже если его дно укрыто слоем соломы. И еще — можно было смотреть в окно и видеть за этим окном мирную, ухоженную страну, жившую своей спокойной жизнью.

И не только в окно: иногда поезд надолго застревал на крупных железнодорожных узлах, и Фима, осведомившись о времени отдыха, отправлялся побродить по привокзальным улицам румынских городов. Первым таким заграничным городом в его жизни стал Галац. Потом был Бухарест, где он, до этого не бывавший в Москве и Питере, впервые увидел вокзал с крышей над перронами и поездами и поезд с дизельной тягой. И снова — путь.

Для Фимы это были неожиданные и чудесные румынские каникулы, почти как около двух лет назад для Эриха фон Манштейна, прибывшего в эту страну на свой краткий отдых после взятие Севастополя. Манштейна тогда здесь встречали шумно, как героя. Фима же проследовал по румынской земле незаметной тенью. Страну пересекает Фортинбрас, но без пальбы, однако, и без вмешательства в ее уже вполне мирную жизнь.

Здесь, в Румынии, Фима даже ощущал какой-то волшебный запах — запах мира и спокойствия. Он часто уходил в тамбур для некурящих, чтобы не тратить время на пустые разговоры и побыть одному, многое вспомнить — родное далекое, слушая ропот колес непрестанный, глядя задумчиво в небо высокое. От всего этого в душу Фимы снизошло умиротворение, и ему казалось, что боев больше не будет. Зачем бои, если все так спокойно и хорошо кругом. И даже спустившаяся на землю ночная тьма была здесь тиха и безопасна. Города в ночи светились гирляндами огней. Иногда эти огни подходили совсем близко к железной дороге, и поезд в эти минуты, казалось, шел по городским улицам, а в веренице огней можно было различить уличные фонари и прямоугольники освещенных окон. Там, за стеклом, шла какая-то таинственная жизнь, и там обитали люди, которым не нужно было рыть для себя окопы, чтобы еще и еще хотя бы денек простоять и ночь продержаться. «Вот так же, — думал Фима, глядя в окна вагона, — светится своими огнями далекий так и не узнавший затемнений Коканд, приютивший его семью, а свет в окне их временного дома уже, вероятно, давно погас, потому что там уже далеко за полночь, если только мама Фаня, не считаясь со временем, чтобы прокормить семью не строчит на швейной машинке «Зингер» узбекские платья для воскресного базара».