Победитель

– Людей похоронных сколько по лесам-полям лежат, а ты рука! – заметил дядя Митяй, разливая по стаканам.

– Когда все кончится, когда все успокоятся! – запричитал хроменький Вася. Мужичок был с изъяном, небоявшийся мобилизации.

– А почему я пью? – загромыхал вдруг Миша. – А пью я потому, что господа пришли. Скоро баре приедут. И делать нам больше нечего, Богом обиженные, как сидеть и ждать. Пейте, гуляйте к чертовой матери!

– Команды сейчас пойдут, – знающе сказал Митяй. – Команда за хлебом, команда за овсом, команда за лошадьми. Держись за портки, мужички.

– А я все пропью! – обрадовался Миша найденному выходу.

– Все реквизировать! – закричал неожиданно Аким, самый здоровый и самый пьяный, подумал и добавил потише: – И всех ликвидировать!

– Дайте музыку послушать, – попросил молодой и серьезный Егор.

Граммофонная иголка уже скребла пустое место. Миша встал, прижал грудью граммофон к стене, завел его и перевернул пластинку. Пелось про блоху.

– Песня странная какая, – удивился Вася. – Ну что такое есть блоха? Почему же про блоху?

– Иносказательно. Понимать надо, – объяснил Егор.

– У кого чего болит… – добавил дядя Митяй.

– Не болит, а чешется, – уточнил Миша.

В дверь громко постучали. Миша подмигнул всем, налил в свободный стакан самогону, вышел к дверям и приказал:

– Вася, открой.

Вася открыл. На пороге стояли пожилой господин в городском платье и солдат с винтовкой.

– А вот и граммофон, – радостно сказал господин, не здороваясь.

– Граммофон, – подтвердил Миша. – Садись, Марк Иванович, послушай. Шаляпин поет.

– Каторжник, бездельник, вор! – взвизгнул ненавистно Марк Иванович. – Музыку слушаете! Немедленно, сию минуту неси граммофон в господский дом.

– Не донесу я в одной руке, – сказал Миша.

Солдат-мальчишечка взял наперевес большую для избы с примкнутым штыком винтовку и поторопил неровным басом:

– Давай, Давай пошевеливайся!

– Аким, помоги, Бога ради! – попросил Миша.

Они шли по широкой деревенской улице: впереди твердо шагал Миша, за ним – Аким с граммофоном, далее солдат и Марк Иванович, а замыкали процессию чуть отставшие мишины гости. Все шли молча, не торопясь. Но не выдержал солдат: довольно сильно он ткнул штыком в широкую акимовскую спину и закричал повелительно – ужасно любил командовать:

– Быстрее, быстрее!

Аким обернулся в удивлении, поставил граммофон на землю и спросил:

– Зачем ты это сделал?

– Иди! Иди! – завопил солдатик и пырнул Акима в грудь.

Аким взял винтовку за ствол и отвел штык в сторону. Солдат от страха выстрелил и отскочил назад.

– Не подходи, не подходи!

– Да я тебя! – заорал Аким, и солдат выстрелил в него. Аким осел. Подбежал Егор, ударил солдата под колени, вырвал винтовку и в ярости выстрелил в упор. Солдат запрокинулся и упал. Он дернулся раз, другой и затих. Все глядели на него, только Аким рассматривал свою потрогавшую прострелянный бок окровавленную руку.

Марк Иванович оторвал взгляд от солдатика, перевел глаза на каждого по очереди– как сфотографировал – и, повернувшись к ним спиной, сначала зашагал быстро, потом побежал суетливо и неумело, спиной ожидая выстрела.

– Тикать надо, – сказал дядя Митяй.

– А я? – поинтересовался сидящий на камне Аким.

Егор и Вася подхватили ею под руки и натужно поволокли. Дядя Митяй пошел за ними. Миша почесал затылок и сказал невесело:

– Наделали дедов.

Посреди деревенской улицы лежал только что застреленный солдат, и кровь его подтекала под граммофон, который стоял рядом.

* * *

Уже темнело, когда дядя Митяй осторожно стучал плохо согнутым пальцем в окошко небогатой избы. Стучал негромко, но въедливо. Белым пятном возникло в стекле невнятное старушечье личико.

– Тетка Дарья, Ефимовну позови, – потребовал Митяй. Старуха за стеклом весело покивала головой – соглашалась позвать.

Учительница Анна Ефимовна ступила на крыльцо, как в класс: строгая, подобранная, чисто одетая.

– Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич.

– Слыхала, Ефимовна, что случилось у нас? – не здороваясь, спросил дядя Митяй.

– Человека убили.

– Двух. Аким помирает. Отец Павел у него.

– Ко мне зачем пожаловали? Я не врач, не священник тем более.

– С комиссаром твоим поговорить нам надо.

– С каким еще комиссаром?

– Который у тебя в баньке сидит. Очень просим тебя, Ефимовна.

– Какой комиссар? Да вы что, с ума посходили?

– Побойся Бога, Ефимовна, – укорил Митяй и подсказал – напомнил, – комиссар. В левую ногу раненный. Пятый день у тебя в баньке прячется.

Анна Ефимовна всплеснула руками:

– Ну что за люди! Что за люди!

– Сведи, Ефимовна. Очень надо.

Яков Спиридонов лежал на верхней полке в одежде, потому что в баньке было холодно. И темно. И муторно от безделья. Яков лежал на спине, смотрел в потолок и развлекал себя песней:

Брали русские бригады

Галицийские поля.

И досталось мне в награду

Два кленовых костыля.

В дверь поскреблись. Слабо хромая, Яков добрался до двери, снял тяжелый деревянный брусок, строго сказал:

– Входи.

Вернулся в парную, на нижний полок сел хозяином. Анна тяжело дышала и молчала. Наконец, с трудом оторвав руки от груди, безнадежно доложила: